Роман галицкий. Русский король

- Пусти, черт! Пусти! - отбивалась та.

- Нечай! - донёсся крик от реки, и мужик разжал руки. Молодка отскочила, оправляя плат и подол.

Большинство воев уже разоблокались и вели коней в реку, купая. Кони фыркали, вздрагивали всем телом, били копытами по воде. Только один человек остался на берегу. Пустив повод своего коня, он озирался по сторонам. Именно он окликнул Нечая.

- Княже Ростислав! - Тот вразвалочку направился к всаднику.- Не замай! Шутейно я.

- Коня свово лови, - кивнул всадник в сторону реки. - Шалый он у тебя!

- Что двор, то говор, - усмехнулся Нечай, - что конь, то норов! - И направился к жеребцу, который забрёл не спеша в заросли тальника, где и стоял над водой, потряхивая гривой.

Ростислав Иванович, сын знаменитого Берладника, не спеша повёл коня в поводу в реку, где стал окатывать водой из полных горстей. Вороной играл, легко прихватывая хозяина зубами за рубаху. Рядом купали коней отроки и вой. Нечай вытаскивал своего рыжего жеребца из кустов под смех и прибаутки товарищей.

Пустив наконец вороного на берег пастись, Ростислав скинул мокрую рубаху, оставшись в одних портах, и вошёл в реку поглубже. Вода в Днепре уже давно нагрелась, только-только отыграл солнцеворот, отплясали русалии, отзвенели весёлые девчоночьи песни. Скоро уж светлый Иван Купала. Здесь, на этом берегу, будут жечь костры, пускать огненное колесо, а девушки станут метать в воду венки, мечтая о суженом.

Несколько лет жил сын знаменитого Берладника в деревеньке неподалёку от Смоленска. Пожаловал её в кормление Давид Ростиславич в память об Изяславе Давидиче, который когда-то покровительствовал его отцу. Князь-изгой, не имеющий своего угла, Ростислав верно служил Давиду, водил его полки, довольствовался малым и уже начал думать, что нашёл своё призвание. В самом деле, не смоленская ли боярышня была его жена, не владел ли её отец этой деревенькой, которую и пожаловал Изяслав Давидич нашедшему у него приют изгою? А что покняжить не удалось, так, рано разлучённый с отцом, Ростислав воспитывался как боярин и лишь изредка вспоминал о своём рождении.

Был Ростислав крепок, как молодой дуб, неширок в кости, но ладно скроен и во многом, как говорили старшие дружинники, походил на своего отца. Хотя был он ещё молод - недавно миновало тридцать пять лет, - но уже ранняя седина потревожила волосы и бороду. Редко загорались живым огнём глаза, и первые морщины пролегли по щекам. Несколько лет назад он женился, жена его тихо-мирно растила дочь, и, глядя на неё, богомольную, скромную, Ростислав вспоминал своё детство.

Поплавав и вернувшись на берег, князь растянулся на траве, закинув руки за голову. Отроки выводили на берег коней. Мимо на своём рыжем черте лихо проскакал нагой мокрый Нечай - в ухе поблескивала серьга. Подогнав коней к колодезю, парни черпали воду, бросали на дно кто серьгу, кто серебряную гривну, кто крестик и поили через серебро лошадей. На князя не обращали внимания - привыкли, что часто задумывается он, улетая мыслями в неведомое простым людям далёко. Все знали, что служат князю-изгою, а не простому боярину, и по-своему жалели его.

Устав лежать, Ростислав встал, свистом подозвал своего вороного, присоединился к отрокам. Те расступились, уступая князю первенство. Паренёк, недавно взятый в дружину из деревни, выпучил глаза от волнения, поднося княжескому коню бадью, на дне которой поблескивала Нечаева серьга. Вороной пил долго, важно, глубоко погрузив ноздри в воду.

С холма послышался топот копыт.

- Кня-азь! Князь Ростислав!

Ростислав вскинул голову. На гребне холма, за которым виднелся его терем и церковка, гарцевал всадник.

- Князь!

- Гонец, - прищурясь, определил Нечай. - Княжеский. Должно, из Чернигова!

Ростислав дёрнул повод вороного, подпрыгнул, подтягиваясь на руках, утвердился на конской спине и поскакал в гору. Отроки тоже попрыгали на своих коней и поспешили следом.

Гонец и в самом деле был княжеский. Не слезая с коня, сухо и быстро передал, что кличет его к себе в Смоленск Давид Ростиславич, и ускакал, не дожидаясь, пока Ростислав оденется и соберётся в дорогу.

Редко призывал Берладникова сына к себе князь Давид. Были у него свои дела, кормившегося под Смоленском изгоя вспоминал он, когда некому было вести полки. Да и грозная и горькая память его отца мешала остальным князьям принимать его, как равного. Но вот случилось же что-то! Вспомнили и о нём!

Загоняя коней, не останавливаясь на отдых, гнал Ростислав Иваныч в Смоленск. И прибыл рано, чуть не обогнав в воротах княжеского гонца.

На теремном подворье его встретили как-то странно - не как дорогого гостя, но и не как заклятого врага. Княжеские мечники, тиуны, конюшие озирали его с любопытством. Сын Давида Ростиславича, Константин, случившийся тут, проводил его взглядом, в котором сплелись восторг и испуг. Удивлённый - прежде его тут замечали не более чем средней руки боярина, - Ростислав с трепетом вступил в гридницу.