Роман галицкий. Русский король

Гомон толпы под стенами оторвал боярина и его семью от полдничанья.

- Ксенька, поди глянь, почто шумят? Аль вече? - сердито крикнул боярин.

Холопка сбегала и тотчас воротилась белее мела.

- Батюшка! Батюшка!

Метко запущенный кем-то камень ударил в оконце, выбил слюдяное стёклышко. В горницу сразу ворвался шум толпы.

- Ой, лихо! Ой, пришла беда! Матушка-заступница, оборони! - Боярыня подхватила меньшого сына Ивана и бросилась в дальние покои, где рухнула на колени перед образами, шепча молитвы.

Сам Борис Семёныч сунулся было к дверям, но навстречу ему попался тиун. Нижняя челюсть его тряслась так, что, казалось, вот-вот борода оторвётся.

- Взбунтовался Галич, - только и выдохнул он.

На дворе в ворота мерно били приволоченным откуда-то бревном. Отроки пробовали сбивать осаждающих стрелами, но первые жертвы только взъярили толпу. Несколько отчаянных парней - среди них Никита, - вскарабкались на ворота и сиганули внутрь. Зазвенели мечи и топоры, а потом ворота распахнулись, отпертые изнутри, и толпа ринулась на подворье.

- Где боярин? Боярина нать! - тяжело дышали мужики. Уцелевшие отроки, щетинясь из-за щитов мечами и копьями, отходили к крыльцу. Несколько самых сметливых уже побросали оружие, решив сохранить жизнь, - их вязали одной верёвкой, на половецкий манер.

Хлопнув дверью, на порог выскочил Борис Семёныч в дедовской броне, с мечом в руке.

- Поди прочь! - закричал он, замахиваясь им на толпу.

- А-а, - хищно выдохнула толпа, увидев свою жертву. Смяв отроков, люди хлынули на крыльцо. Боярин еле успел отскочить и захлопнуть дверь, но в тяжёлую дубовую створку тут же ударили топоры. Выбив дверь, люди хлынули в терем.

Никита бежал впереди. Рядом с ним, двумя руками неся топор, спешил сотский Микула. Они первыми ворвались в светёлку, где, прижавшись к стене, застыл боярин.

Борис Семёныч оказался в тупике. Дальше бежать было некуда, а куда забились жена и сын, он не знал. Оскалив жёлтые зубы, боярин завизжал, поднимая меч.

Никита еле увернулся от нацеленного в голову удара, но тяжёлая боевая секира Микулы уже поднялась. Борис Семёныч увидев опускающееся на его голову лезвие, ещё успел вскинуть меч, но клинок переломился и наступила тьма.

Следом за Микулой и Никитой вбежали ещё несколько разгорячённых погоней мужиков. Заметив падающее тело, они не удержались и ударили по разу и только потом, глядя на зарубленного боярина, выпрямились, по-новому озирая друг друга.

* * *

Вволю пошумели галичане. Не одного Бориса Семёныча - зарубили Фому Тудорыча, Кузьму Ерофеича, Мефодия Иванковича и некоторых иных. Вместе с мужиками и кое-кто из бояр науськивал своих отроков - чтобы бежали, наущали мужиков, кто есть в Галиче предатель, да пока шёл грабёж, чтоб следили, не унесли бы под шумок чего лишнего.

Досталось и уграм. Припомнили все - у кого двор порушили, кому сестру, невесту, жену иль мать испортили. Выкрикивали и имя Ростислава Ивановича. Угры засели на княжеском подворье, приготовились держать оборону, и поначалу шло всё хорошо, но разве со всем Галичем совладаешь? Подпустили мужики красного петуха – свои же холопы, оставшиеся на дворе, и подожгли, а пока тушили, чуть не выломали ворота. Тяжко ранен был палатин Бернард. Торопясь, пока не передавили всех, как крыс, угры бежали из города. Особых преград им в том не чинили - в ворота уже стучала ляшская конница, которую привёл с собой Владимир Ярославич.

Несколько дней всего миновало, как восстал Галич. Ещё дымились пожоги на месте порушенных боярских теремов, ещё не все убитые в те дни были отпеты и похоронены, ещё косились зло разошедшиеся не на шутку мужики на уцелевшие богатые хоромы, выискивая притаившихся Князевых недоброхотов, а уже опять звонили колокола, и в храмах певчие дрожащими голосами запевали осанну вернувшемуся князю. На золотом блюде сам Щепан Хотянич Вынес ему ключи от города, земно кланялся, бормотал восторженные и ласковые слова. А Владимир сидел на коне, расправив плечи, сведя вместе брови, и смотрел поверх боярских голов. Но сердиться не получалось - он всё-таки вернулся домой, и все помыслы его были лишь о том, как бы отпариться в бане и засесть за пир по случаю возвращения.

Днём княгини Предславы не было видно и слышно - ворковала она над дочерьми в женской половине терема, выходила только к трапезе, в дела мужа не встревала. Зато ночами, прильнув к широкому твёрдому плечу Романа, нашёптывала одно и то же:

- Поклонись батюшке в ноги, попроси помочи. Великий князь он, неужто не вступится, неужто не поможет зятю родному?

Роман медлил. Что великий князь обязан следить за порядком в земле, он знал и верил. Но не этот ли князь искал Галича, его Галича, для себя? Не этот ли князь ссылался гонцами с Давидом смоленским, чтобы помог Ростиславу Иванычу, дал ему в помочь дружину, чтоб тот вернее сел на галицкий стол? Да и вообще не слишком-то доверял Роман тестю - засел он в Вышгороде, плетёт свою сеть, ищет ссоры со Святославом киевским - знать, мало ему власти, ещё хочет. И, как знать, что потребует в плату за помощь?