Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Светя коптилкой, он пошел на кухню, положил на подоконник край толстой доски, ударил по ней топором. Ни-че-го! Мы выдержим; жестокое и долгое плавание продолжается. И настанет пора — их ковчег людьми И животными вплывет в весну… Щепка летела и упала на застывшее до железной твердости лицо бабушки. Володя наклонился, осторожно смахнул ее Они не хоронили бабушку: мертвая, она давала жизнь живым, ведь он и мама пользовались ее карточками И будут пользоваться до самого нового года. Что поделаешь, так поступали все ленинградцы: мертвые не покидали квартир до конца месяца.

Разбив топором лед в ведре, Володя налил воду в чайник, разбудил маму. Та вздохнула, провела рукой по его лицу и белесой прядке волос. Улыбнулась. Кивнула: привет, Вовка. И Володя подал ей нагретый у печки свитер.

— Мы живы, — сказала она.

— И будем живы всегда-всегда.

— И будем мыть сегодня бегемота, — сказала мама.

Когда выходили на улицу, сосед Комаров им встретился. Снизу поднимался, боком-боком, загребая правой ногой: краб.

— Здрасьте, соседи. — Усы отпустил Комаров, они торчали щеточкой из-под его крупного шишковатого носа. Сосульки на усах. Проходя мимо Володи, Комаров шутя толкнул его в бок. Сказал: — Приходите в гости. Чайком побалуемся. Есть у меня чай. Настоящий, грузинский.

— Придем, — пообещала мама и улыбнулась соседу: Комаров уже несколько раз помогал им. Серебро продал на рынке, туалетный столик.

— Кто-то сегодня ракеты пускал, — сказал Володя.

— К стенке бы их без суда, — буркнул Комаров и потащился к себе. Свесился через перила — Так приходите на чаек!

Зашли за Жекой. Долго стучались, но никто не отзывался. Тогда Володя вынул из-за наличника двери запасной ключ. Укрывшись с головой одеялом, в шубе, шапке-ушанке и валенках Жека спал. Еле разбудили его и поставили на ноги. Володя быстро растопил печурку, согрел воды. Плитку клея, оказывается, Жека просто сгрыз.

— Зря вы меня… — сказал он, дуя в кружку. — Так было хорошо спать. Я бы вот так… до прихода отца… или — весны. Ну, точно лягуха.

— Ах ты, лягуха! А кто будет фашистам мстить, а? А чтобы мстить, нам надо выжить! — сказал Володя. — Пойдешь бегемота с нами мыть. И Жорик в зоопарк придет.

— Бегемота? — Жека поглядел в их лица: шутят, что ли? Засмеялся. — Вы думаете… насчет сна до весны я всерьез?

На листке, вырванном из тетради, он написал: «Папа, я в зоопарке» — и кнопкой прикрепил бумажку к двери.

Стоя на коленях, Софья Петровна рубила сухие доски, а бегемот сотрясался от озноба.

— Счас, моя хорошая, — виновато бормотала Софья Петровна. — Счас, моя добрая. Африка у нас будет, потерпи чуток.

Она всего месяц работала в зоопарке. Софью Петровну привели сюда Татьяна Ивановна и Володя. Женщина быстро привыкла в этому большому, страдающему животному.

Вот уже девятый час, а она только что печку растапливает… Не застудила ли она бегемота окончательно? Да и мартышек?.. Красавица и так страшно кашляла. Софья Петровна покосилась на бегемота. Лежа на опилках, громадное животное тоскливо глядело на женщину. Бегемот был одет в «халат», а сверху Софья Петровна набросила на животное свое одеяло. Красавица кашлянула и застонала. У бегемота болели печень и сердце, а ноги так отекли и ослабли, что Красавица уже не могла подняться. И еще одно мучение: бегемоты — животные водные. Не могут они без воды, а Красавица уже третий месяц как находилась в «сухом» помещении. И кожа на ее теле пересыхала, шелушилась и лопалась глубокими кровоточащими трещинами.

— Вот и огонь. Потерпи чуток, — говорила Софья Петровна.

Когда были хряпа и жмыхи, Софья Петровна варила Красавице «болтушку», которую ела и сама. Бегемоту — лоханочку, себе — мисочку. Но уже с месяц как хряпа кончилась, да и жмыхов осталось чуть — чуть: какой-то рыжий мусор в мешках. Теперь Софья Петровна варила Красавице «болтушку» из рубленой соломы и сена. Да горстку жмыховых отбросов туда. Этим варевом и питались вдвоем.

Условный стук в дверь. Медленно переставляя отекшие ноги, Софья Петровна пошла, открыла. Это были Ник, Татьяна Ивановна, Володя и Жека.

— Петровна, голубушка, приготовь какую-нибудь материю, — сказал Ник, — Топи, голубушка, как следует топи… Ну-с, за водой?

Все вчетвером отправились к Неве. На спуске с набережной Жека, запутавшись в полах длинной шубы, упал. Поскрипывал снег под полозьями, пронизывающий до костей ледяной ветер тек по Неве. Знаменитый рыболов дядя Коля-капитан сидел на своем ящичке, неподвижный, как статуя: глядел в маленькую лунку. А в полусотне метров от него — еще один.

Подтащили сани к подъему на набережную и, измученные, запыхавшиеся, остановились: как одолеть этот ледяной склон? Э, вон Жорик! Придерживая рукой сваливающиеся очки, Жорик Коркин скатился с ледяного откоса и ухватился за веревку.

— Простите… чуть опоздал… — пропыхтел он.

— Потянули, юноши, — сказал Ник. — И — э-эх!

— Эвакуируемся мы. На машинах… через Ладогу! — шумно дыша, выкрикивал Жорик. — Сбор завтра в десять. И — э-ээх!