Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Он почувствовал, что кто-то на него смотрит. Поднял глаза: кот Мур, просунув голову сквозь прутья лестницы, глядел на него с чердачной площадки. Жив еще!

— Кис-кис… — позвал Володя.

Вихляя и заваливаясь то на один, то на другой бок, кот скрылся на чердаке. Сверкнули там два желтых огонька и потухли… Чем он питается?

Ну и морозище. Градусов за тридцать. Перехватило дыхание, запершило в горле. Топталась и шевелилась у магазина очередь. С чувством птицы, отбившейся от стаи, Володя прошел мимо.

Он не любил очереди: стоишь, ждешь… Но сейчас он с таким удовольствием встал бы в самом ее конце и спросил: «Вы крайний?» И кто-то сказал бы слово «да». А потом кто-нибудь подошел и спросил бы: «Вы последний?» И он бы ответил: «Становитесь».

Колючий воздух раздирал гортань. Володя уткнул нос в мамин шерстяной платок, надетый поверх шапки. Дом Жеки. Надо зайти, давно мы уже не виделись.

Позапрошлым летом в этом самом доме Володя установил абсолютный рекорд скорости, лежа животом на перилах лестницы, скатился с пятого этажа на первый за минуту две секунды. Можно было бы и быстрее, но скорость замедлялась на поворотах. Вспомнив сейчас об этом, он распрямился даже: сколько в тот день было поздравлений! Даже Герка потряс руку и сказал: «У тебя блестящее будущее, Волк. Тренируйся!» И Ленка поглядела на него с таким уважением, будто он по крайней мере перелетел Атлантический океан на воздушном шаре…

Вот и квартира Жеки. Володя долго стучал в дверь, достал из-за наличника ключ. Сухо, жестко щелкнул замок. В лицо пахнуло застоялым воздухом. Почему-то на цыпочках прошел по коридору, толкнул дверь и остановился на пороге. Синий холодный свет, текущий из окна, освещал комнату и кровать, на которой, покрытый флагом, лежал Жека. Володя подошел, сел на край кровати, посмотрел в лицо друга: умер…

Прощай, друг. Володя никак не мог оторвать взгляда от лица Жеки. Осторожно приподнял одеяло: «Ведь ты завещал мне его…» — подумал он, будто извиняясь перед умершим товарищем, оправдываясь перед кем-то. Под одеялом со сложенными на груди руками Жека прижимал к себе книги. Одна из книжек чуть съехала. Володя вздрогнул: может, это Жека шевельнулся? Может, и не умер он, а действительно спит? Володя взял книгу — «Дети капитана Гранта». Раскрыл ее: «26 июля 1864 года по Северному каналу мчалась великолепная яхта…» Захлопнул книгу. Потрогал одеяло, потянул: «За такое на рынке дадут много продуктов». Вздохнул и поправил одеяло, не мог он этого сделать. И флаг поправил: прощай, Жека!

На пороге комнаты он обернулся и еще раз глянул на Жеку. Адмирал лежал спокойный и уверенный в том, что если умер он, то его друзья осуществят его мечты.

— Милый ты мой. Голубчик… — Открыв дверь «ковчега», Ник обнял Володю, повел к гудящей печке. — А где Татьяна Ивановна?

— Заболела. Отвез ее в больницу, — отрывисто проговорил Володя. Он почему-то решил, что не надо рассказывать о ее смерти. — Я пошел за водой.

— Идем вместе. Петровна, ты поставь-ка чайник, вернемся — нутро прогреем. — Полы его пальто разошлись, и Володя увидел, что на животе у Ника на веревке висит громадный револьвер. А Ник, заметив взгляд Володи, засмеялся:

— Во какую пушку дали. Что? А патроны, гляди, прямо как ружейные.

Ник вынул из кармана два толстых, со свинцовой пулей патрона. Володя потянул револьвер за рукоятку. Был он длинноствольным, никелированным, тяжелым и теплым.

— А кобуры нет. Умучился я с ним. — И Ник, задрав свитер, сунул револьвер за ремень.

Они привезли воды. Ник сказал, что надо идти в Михайловский парк. Евдокия и Владимировна уже там, надо помочь женщинам вырыть в снегу траншею: они ищут под дубами желуди…

Женщины ползали на коленях в снежной траншее под толстенным дубом. Попыхивая цигаркой, Владимировна показала добычу — литровую банку желудей.

— Вы нам траншейку пошире разгребите. И подлиньше.

— Сейчас все сделаем, сейчас, голубушки. — Ник схватил лопату. Володя тоже стал рядом. Снег был промороженным, рассыпчатым. Он плохо держался на лопате, рассыпался, как белый песок. Володя кидал и кидал снег… рядом сипло дышал Ник.

Прорыли траншею метра в четыре, Владимировна им крикнула, что хватит, не надо больше рыть, и Володя сказал, что ему нужно идти. Ник не стал расспрашивать — куда и зачем, кивнул: иди — и начал рыться в хрусткой прошлогодней листве и смерзшейся траве.

Как холодно. Там, в парке, он разогрелся, а теперь вдруг стало очень холодно. Ежась, он брел по ветреной улице. Остановился, затянул потуже полотенце, которым обвязывался вместо пояса, — холод снизу не пробирался к груди. Да, путь еще очень далек — на кладбище. К кораблям на Неве идти смысла нет: разве могут военные моряки накормить всех…

Цирк! Володя замедлил шаги, зажмурился. И услышал музыку… Увидел золотой песок арены… сверкающую нить проволоки под самым куполом… И по ней идет девочка в костюме с блестками. Это — Нина. Где она? Что с ней? Володя окинул взглядом пустое, забытое здание и двинулся прочь, идти еще так Далеко.