Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

В продуваемом ветром дощатом сарайчике-павильоне они встали в очередь и, заплатив по десять марок, купили билеты до Гатчины. Сели в вагон. Входили люди, устраивались на холодных скамейках. «Кто они? — думал Володя, всматриваясь в лица входящих. — Почему они здесь? Почему не воюют, не уничтожают фашистов?» Женщина, закутанная в байковое одеяло, тянет за руку хныкающую девочку лет пяти. Тащит мешок… Какой уж она боец, с ребенком-то? Вот седой дед, стукая палкой, бредет между скамейками, отыскивает свободное место. Безрукий, заросший щетиной мужчина зыркнул глазами вправо-влево и сунулся в угол, поднял воротник.

Громко топоча сапогами, ввалились пятеро немецких солдат и очистили от гражданских две скамейки. Покидали тяжелые ранцы на полки, один достал флягу. Вагоны дернулись, поплыли мимо заснеженные постройки полустанка, гробы. Солдаты уставились в окно, замолкли, потом один сказал: «Ауф виидерзеен, Русланд», — и все засмеялись, потянули друг у друга из рук фляжку. «В отпуск», — догадался Володя.

Поезд шел медленно, с долгими и частыми остановками.

Нина, привалившись к плечу Володи, дремала, а он продувал в стекле «окошечки» и через мутную синеватость наледи глядел на такие знакомые, родные и такие теперь чужие пейзажи. Не верилось, не верилось… Неужели фашисты столько захватили? Что, везде-везде, во всех этих пригородных дачных местечках и городах — враги?

Колонны грузовиков. Едут к фронту, к Ленинграду. Танки, вздымая столбы снега, мчат прямо по целине. Солдаты в белых комбинезонах идут на лыжах. Эшелон встречный: на открытых платформах прикрытые брезентами пушки.

Солдаты громогласно пели «Роземунде» и в такт топали сапогами. Четверо мужчин вошли в вагон. На рукавах шинелей у них были надеты повязки с черными надписями «Полиция». Солдаты громкими криками приветствовали их появление, и кто-то из них протянул полицаям фляжку: «За ваше здоровье!» — «Что — шнапсик? Ух, хорошо», — загомонили полицейские и, стягивая варежки, потирая ладони, пристроились возле солдат. Нина очнулась. «Как же так?.. — растерянно думал Володя, вглядываясь в молодые лица полицейских. — Почему они с немцами? И значит — против нас? Предатели! Подлые предатели!»

Володя отвернулся. Заскрежетали стискиваемые тормозными колодками колеса. Показался знакомый перрон гатчинского вокзала. Стукая прикладами винтовок о затоптанный, грязный пол вагона, полицейские прощались с солдатами. Подождав, когда они выйдут, поднялись и Володя с Ниной.

…Вот тут он дожидался в тот счастливый день ее приезда. Наверно, и Нина об этом подумала: они взглянули друг на друга, улыбнулись коротко и печально.

В Химки пришли, когда ранние зимние сумерки уже начинали обволакивать дорогу и заснеженные деревья вязкой, морозной, фиолетовой дымкой. Вот и околица. Володя еще издали увидел высокие стойки качелей, которые когда-то сладил дед Иван. Химковские все торопили его, а дед медлил, высушивал, а потом шлифовал легкие и звонкие от крепости шесты-держалы…

— Володя, что это? — Нина замедлила шаги.

— Вот и я гляжу, — пробормотал он.

Вместо качелей на бревне-перекладине висели три трупа.

Небольшой ветерок раскачивал их, и повешенные поворачивались то спинами, то лицами. Мужчина, парнишка лет шестнадцати, молодая женщина. Страшно поскрипывала перекладина. Ветер задул сильнее, и трупы начали сталкиваться друг с другом, они будто кружили и сходились в жутком танце мертвецов…

— Идем, идем! — потянула Володю Нина.

— Я должен на это поглядеть. — Володя удержал ее за рукав: — И ты гляди! Запоминай.

Ветер трепал волосы женщины. Густой иней на ресницах. Голые ступни. Ее так и вели, босиком по снегу?.. Снег в усах пожилого; глаза у паренька были открыты и тускло посверкивали, как две затертые монетки.

Послышался мягкий топот копыт. Тяжко поводя заиндевелыми боками, неторопливо бежала рыжая лошадь. В легких розвальнях коленями на соломе стоял бородатый мужчина в тулупе. Придержал лошадь вожжами, спросил:

— Кто такие? — Лицо у мужика было все в красных жилах.

— Картошку ищем.

— С утра надо было приходить, — сказал мужчина, шумно высморкался в снег и прикрикнул на лошадь: — Н-но, дохлая!

Как приказал Пургин, они вначале должны были походить по деревне, поинтересоваться картошкой в двух-трех домах и лишь потом, свернув с главной улицы, идти к тому, нужному им дому.

В одном из домов на их стук никто не отозвался. В другом чей-то сердитый голос крикнул из-за двери: «Картошки нет, проходите, проходите!» — «Вот постучимся в этот, — решил Володя, останавливаясь возле синей калитки, — и хватит».

— Кто? — послышался голос из-за калитки.

— Вещи… На картошку не желаете ли? Хорошие вещи. Рубашки есть мужские.

— Платье шелковое, новое, — добавила Нина.

Калитка распахнулась. В полушубке, накинутом на плечи, стоял перед ними высокий костлявый мужчина. Окинув Володю и Нину настороженным, подозрительным взглядом, кивнул: показывайте.