Нам придется еще вернуться к этой эпохе царствования Екатерины. В настоящую минуту мы хотим только выяснить, какие новые идеи дал ей великий политический и общественный переворот конца восемнадцатого столетия. Эти идеи, надо признаться, были ничтожны. Сквозь Печальные ошибки и преступные увлечения Екатерина не сумела разглядеть то, что было благородного, высокого и великодушного в движении, которое она стремилась подавить изо всех сил. Но, может быть, всего этого и нельзя было понять одним умом: надо было иметь для этого известную возвышенность чувства, которой никогда не было у Екатерины. Стараясь победить вдали французскую революцию, она успела в то же время и у себя на границе задушить на берегах Вислы все, что оставалось от свобод соседнего народа: но, положим, она делала это из политических соображений, и потому воздержимся произносить над нею в этом случае свой приговор. Но зато, когда война с Польшей была уже закончена, она - женщина - не нашла в себе сердечного порыва, или - как великая государыня - достаточной проницательности ума, чтобы оценить доблесть умирающей республики, реабилитировавшую Польшу в глазах потомства, эту отчаянную борьбу побежденных и их героя, воплощавшего в своем образе всю бесполезность последнего сопротивления и трагизм человеческой судьбы. Когда, по приказанию Екатерины, его, как злоумышленника, привезли в Петербург, она не пожелала даже его видеть. А это был тот человек, которого Мишлэ назвал "последним рыцарем Запада и первым гражданином Восточной Европы", помощи которого искал сам Наполеон, бывший на вершине своей славы, но который, хотя и жил в то время в скромной швейцарской хижине, не поддался блеску Наполеонова имени и не изменил своим идеалам. Екатерина же ограничилась только тем, что выбранила его. "Костюшко (Kostiouchko называла она его по-французски, не научившись даже правильно писать его имя), привезенный сюда, был признан дураком в полном значении этого слова и стоящим несравненно ниже своей деятельности". "Мой бедный дурачок Костюшка" (sic), читаем мы в другом ее письме. Такими словами она выражала свое сочувствие герою, павшему в битве при Мацеиовицах, с разбитым сердцем и тяжелой раной, когда вместе с ним погибал, казалось, весь его свободный и благородный народ.
Говорят, что, достигнув власти, Павел I посетил бывшего диктатора в тюрьме и, склонившись над ним, просил у него прощения за мать. Если это только легенда, - то напрасно сын Екатерины не поступил так. Но во всяком случае он возвратил пленнику свободу. Екатерина же не подумала об этом.
Один немец, занимавший высокий пост в Вене, говорил однажды при нас, что, будучи космополитом, он любил равно все национальности, за исключением лишь одной - своей собственной; и делает это потому, что, при всех своих достоинствах, у немцев есть недостаток, навсегда отталкивающий от них: они не умеют быть великодушны.
В этом смысле и с этой точки зрения, - правоту которой мы не станем здесь оспаривать или защищать, - Екатерина оставалась немкой.
Книга вторая
"ГОСУДАРЫНЯ"
Глава первая
Искусство царствовать
I.
Предприимчивая государыня и невозделанная страна. - Подведение баланса царствованию Екатерины. - "492 славных деяния!" - Доля счастья. - Другие условия успеха. - Выдержка и самообладание. - Власть Екатерины над людьми. Отчаяние французского дипломата.
"Я люблю невозделанные страны, - писала Екатерина. - Я говорила это тысячу раз: я гожусь только для России". В этих словах сказалась ее удивительная проницательность, позволившая ей - хотя, может быть, и случайно - произвести над собой редкий фокус: оценить себя самое по заслугам. Принц Генрих Прусский, присланный братом на разведки в Петербург, имел возможность близко узнать здесь императрицу, и изучил ее с рвением немца, желающего проникнуть в самую глубь вещей; в разговоре с графом Сегюром он высказал раз об Екатерине такое суждение:
"Она окружена большим блеском; ее восхваляют; имя ее обессмертили еще при жизни; но в другом месте она, несомненно, блистала бы не так ярко; а в своей стране она умнее всех своих приближенных. На таком престоле величие достается дешевой ценой".