Роман императрицы, Екатерина II

Раз ее фактотум Храповицкий застал ее лежащей на кушетке; она жаловалась на боли в области сердца. - "Я сказал: "это от погоды", - рассказывает Храповицкий. - "Нет, от Очакова, который вчера или сегодня берут, j'ai souvent de tels pressentiments (у меня часто бывают такие предчувствия)", - ответила Екатерина. Впрочем, эти предчувствия часто и обманывали ее, как в настоящем случае: Очаков был взят приступом лишь два месяца спустя. Узнав о смерти Людовика XVI, Екатерина была так потрясена, что слегла в постель. Правда, на этот раз она и не старалась ни совладать со своим волнением, ни скрыть его; она испытывала его не только в силу политической солидарности, но была вообще очень отзывчива на человеческое горе. Это была не "сентиментальность", а искреннее сочувствие и жалость к людям.

"Я забывала пить, есть и спать, - писала она про смерть своей невестки в 1776 г., - и не знаю, чем поддерживались мои силы. Были минуты, когда мне казалось, что сердце разорвется от страданий, которые мне приходилось видеть".

Это не мешало ей, впрочем, присоединить к своему письму, вообще длинному, массу подробностей о текущих делах, даже свои обычные, несколько тяжеловесные шутки, которыми она любила оживлять переписку с друзьями, затем расспросы о "больной кишке" "souffre-douleur" (Гримма), рассказы о проделках ее собачек и т.д. Отдавшись на время волнению, она, очевидно, потом опять овладела собой, и она сама объясняет - почему.

"В пятницу я окаменела... Я, которая плачу всегда так легко, теперь присутствовала при смерти, не пролив ни слезы. Я говорила себе: если ты заплачешь (si tu pleureras) (sic), другие зарыдают; если ты зарыдаешь, другие упадут в обморок; все потеряют голову, и начнется полный переполох".

Она сама никогда не теряла головы и, как она утверждает в одном из писем, никогда не падала в обморок. Она всегда была готова принести себя и свое волнение в жертву, чтобы своим мужеством подать пример другим. В августе 1790 года она высказывала серьезное намерение сопровождать в Финляндию резерв русской армии.

"Буде бы нужда потребовала, то в последнем батальоне-каре сама бы голову положила. Я никогда не трусила". - говорила она.

В 1768 году она первая или одна из первых в Петербурге, даже во всей России, привила себе оспу: по нашему времени она проявила этим не очень много храбрости, но по тогдашним понятиям это было крупное событие и героический поступок с ее стороны, прославленный, как таковой, всеми современниками. Достаточно прочесть записки англичанина Димсдэля, нарочно выписанного из Лондона для прививки императрице оспы, чтобы понять, какое значение придавалось тогда этой операции самими врачами. Теперь трепанация черепа и чревосечение кажутся докторам делом менее сложным. Екатерине сделали прививку 26 октября 1768 года. Через неделю оспу привили ее сыну. 22 ноября депутаты комиссии для составления уложения и высшие сановники собрались в Казанском соборе, где был прочитан указ сената о всенародных молебствиях по поводу выздоровления государыни; затем все in corpore отправились во дворец принести поздравления и благодарность ее величеству. Семилетний мальчик, по фамилии Марков, которому предварительно привили оспу, чтобы воспользоваться его лимфой для императрицы, был возведен за свои труды в дворянское достоинство и получил название Оспенного. Екатерина привязалась к нему и воспитала его при себе. Марковы, которые занимают теперь в России высокое положение, обязаны им, таким образом, своему предку. Доктор Димсдэль получил титул барона, почетное звание лейб-медика двора ее величества, чин действительного статского советника и пенсию в 500 фунтов стерлингов. Безусловно, все эти награды не в меру превышали заслуги; но несколько лет спустя, в 1772 году, сообщая о прививке оспы сыновьям неаполитанского принца Сан-Анджело, первым подвергшимся этой операции в Неаполе, аббат Галиани тоже говорит об этом, как о событии большой важности. А в 1768 году сам Вольтер восхищался императрицей, давшей привить себе оспу с меньшими церемониями, "нежели монахиня ставит промывательное". Сама же Екатерина, по-видимому, придавала своему смелому поступку меньше значения, чем окружающие. Перед депутациями, которые приходили поздравлять ее, она находила, положим, нужным объявлять торжественно, что "она только исполнила свой долг, потому что пастырь обязан полагать жизнь свою за стадо". Но несколько дней спустя в письме к генералу Брауну, лифляндскому губернатору, она высмеивает лиц, восторгавшихся ее храбростью: "Я думаю, что эта храбрость есть у всякого уличного мальчишки в Лондоне", - пишет она.

IV.

Упрямство. - Трудоспособность. - Пристрастие к письменным занятиям. Веселость. - "Рецепт, чтобы вполне развеселить кого-нибудь". - Надо быть веселой! - Неизменно хорошее расположение духа. - Детские игры. - Жмурки в шестьдесят пять лет.