Роман Ким

У советских писателей было особое положение. Еще в довоенные годы они привыкли писать, что велят, а не что хочется. Цена привычки: сотни расстрелянных, уничтоженных или морально раздавленных в лагерях литераторов. А те, кто избежал расстрельного полигона или тюрьмы, как, например, Михаил Булгаков, жили в обстановке травли, в нищете и страхе за близких. Для управления «писательским коллективом» — немыслимая на Западе формулировка — в 1934 году по заданию Сталина был создан Союз писателей. Еще даже до появления этой организации слишком многие писатели в массе своей — и мало заметные, как Григорий Гаузнер, и такие мэтры литературного мира, как Максим Горький или Алексей Толстой, — были настолько послушны воле вождя, что покорно участвовали в, мягко говоря, сомнительных акциях вроде воспевания «освобождающего труда» заключенных концлагерей на строительстве Беломорско-Балтийского канала. С появлением же организации лишь очень немногие смогли оставить свое имя не запятнанным сотрудничеством с преступной властью, как, например, Михаил Зощенко, задавленный той же властью уже после войны.

С точки зрения читательского рынка, одна из слабых сторон советской литературы предвоенных лет — почти полное отсутствие детективной составляющей. Об этом было трудно и опасно писать, ведь если верить газетам, шпионы были везде и шпионом мог оказаться каждый. А политические векторы Советского государства менялись настолько стремительно и кардинально, что даже чекисты и судьи не успевали ориентироваться в этом калейдоскопе. Например, на судебном процессе по результатам операции «Мечтатели», направленной против японской разведки на Дальнем Востоке, подсудимым запрещали произносить слово «Япония», когда они рассказывали, на какую страну им пришлось работать. Люди, которых через несколько часов должны были расстрелять, в зале суда, постоянно сбиваясь, произносили вместо предписанного: «некая иностранная держава» совершенно нелепое: «некая иностранная японская держава» или «некая японская военная миссия»^[405]. Но этих людей мало кто слышал на закрытом заседании сибирского трибунала. А как быть писателям, чьи книги выходили тиражами в сотни тысяч экземпляров? Как было писать про Германию, которая несколько лет считалась одним из основных врагов Советского Союза, а затем, после заключения пакта Молотова — Риббентропа, сразу стала нашим основным союзником? А какой политический детектив без иностранного шпиона? Такой, с позволения сказать, сюжет Агате Кристи или Артуру Конан Дойлю и в страшном сне не мог бы привидиться. Неудивительно, что в столь быстроменяющейся ситуации вовремя сориентироваться способны были только газетчики. Приключенческая отрасль была развита слабо, и среди крупных довоенных произведений, затрагивающих тему иностранного шпионажа, на память приходит разве что роман Григория Адамова «Тайна двух океанов», посвященный, кстати говоря, борьбе именно с японскими разведчиками и диверсантами, да, пожалуй, еще «Ошибка инженера Кочина» — повесть Льва Шейнина, экранизированная в 1939 году (в роли следователя НКВД снялся блистательный Михаил Жаров!), и без указания на страну, в пользу которой работали шпионы.

После войны мировой, с началом войны холодной настало самое время пером и бумагой нанести удар по западному империализму — так считали участники заседания 1947 года, и это мнение протесту и обжалованию не подлежало. Не случайно друг Кима Лев Славин сказал о нем: «По внешним признакам забрили в строй приключенцев»^[406]. Как забривали в солдаты, так и писателей рекрутировали в идеологическую армию Страны Советов. Но выступавший на заседании Роман Ким, вероятно, был счастлив такой мобилизации, рад возможности снова оказаться в строю. Его, только полтора года назад вышедшего из тюрьмы, не бывшего ко времени доклада членом писательской организации, не издавшего ни одной книги на обсуждаемую тему, позвали (интересно кто?), чтобы он рассказал о своем видении приключенческой литературы главного противника — Соединенных Штатов Америки. И пусть он еще не стал настоящим писателем, только подбирался в своих замыслах к первому серьезному детективу, которым станет вышедшая через четыре года «Тетрадь, найденная в Сунчоне», ему уже тогда было что сказать.