Роман Ким

В 1913–1917 годах Ватанабэ служил в Москве, в 1918-м стал вице-консулом в советской столице. В 1920–1924-м, а затем с 1925 по 1929 год он был консулом и генеральным консулом Японии во Владивостоке. Последний свой срок в Советской России Ватанабэ Риэ прослужил в качестве генконсула Японии во Владивостоке с ноября 1933-го по март 1936 года^[45]. Этот человек провел в нашей стране в общей сложности около трех десятилетий, и большую часть этого времени — во Владивостоке. Нет сомнений, что он отлично знал Россию, русских, Приморье с его многонациональным и сложным укладом жизни, хорошо был осведомлен о жизни национальных диаспор, как нет сомнений и в том, что он являлся патриотом Японии, отдавшим всю жизнь работе на свою разведку. С влиятельным и информированным корейцем Николаем Кимом его связывали не вполне ясные отношения, которые Роман Николаевич на допросе сформулировал так: «Несомненно, что отец мой… представлял для Ватанабэ, ведшего разведывательную работу, такую фигуру, при помощи которой он мог выполнять поставленные перед ним японской разведкой задачи… В доме моего отца Ватанабэ мог завязывать нужные ему связи, черпать интересующие его сведения и намечать надлежащие объекты для вербовок. Я лично не знал, был ли мой отец завербован Ватанабэ или каким-либо другим лицом, занимавшимся разведывательной деятельностью в пользу Японии»^[46]. Признание, с учетом времени и обстановки, в которой оно сделано, неоднозначное, к нему стоит относиться с большой осторожностью, но вряд ли следует совсем сбрасывать со счетов.

Бывший шеф Ватанабэ — Каваками Тосицунэ (Тосихико) окончил Токийский институт иностранных языков, став дипломированным русистом. Служил в МИД Японии, а с 1891-го до сентября 1904 года являлся японским коммерческим агентом во Владивостоке и внес особый вклад в эвакуацию японской диаспоры, когда началась война^[47]. В мае 1903 года, в связи с целенаправленной подготовкой Японии к войне против России, 3-й (разведывательный) отдел Морского генерального штаба (МГШ) Японии возложил на Каваками функции своего резидента во Владивостоке: «Считаю целесообразным полностью возложить сбор сведений о русском флоте и армии во Владивостоке и другой информации военного характера на коммерческого агента и его подчиненных… полагаю необходимым установить прямую связь между коммерческим агентством и соответствующим отделом Морского генерального штаба». В сжатые сроки все вопросы по взаимодействию были согласованы, и начальник МГШ 27 мая 1903 года издал директиву: «Наблюдение за обстановкой во Владивостоке возлагается на коммерческое агентство, которое, используя специальный телеграфный код, должно незамедлительно доносить о всех событиях на этом направлении. Капитаны наших пароходов, курсирующих между Владивостоком и японскими портами, обязаны представлять доклад об обстановке каждый раз по возвращении в Японию»^[48]. В марте 1906 года Каваками вернулся во Владивосток, а через полгода к нему обратился Николай Ким.

Таким образом, «крестными отцами» операции по отправке в Японию маленького Ромы Кима стали представитель националистического общества Сугиура Рюкити, агент Генерального штаба Ватанабэ Риэ и резидент военно-морской разведки Японии во Владивостоке Каваками Тосихико.

К сожалению, письмо от Каваками на имя виконта Хаяси о том, что в Японию отправляется семилетний Роман Ким, не столько объясняет, сколько еще больше запутывает ситуацию^[49]. Каваками пишет, что Николай Ким живет во Владивостоке около четверти века, то есть примерно с 1881 или 1882 года. Это объясняет знание Кимом русского языка, обычаев и способов обогащения, но в корне расходится с версией его сына Романа о ссылке родителей в Пукчён, их участии в деятельности «русофильской партии» в Сеуле, бегстве после 1895 года в Россию — со всеми без исключения данными, которыми мы оперируем, составляя официальную биографию Романа Николаевича Кима. Кроме того, в этом письме есть еще одна загадка. Зачем, собственно, коммерческому агенту и агенту военно-морской разведки Японии понадобилось в довольно путаном письме на имя министра иностранных дел своей страны сообщать о столь откровенно малозначащем для межгосударственных отношений событии, как посылка семилетнего корейца на учебу в Японскую школу? Почему Каваками вообще написал министру иностранных дел, которому не был подчинен по прямой линии (скорее, это мог бы сделать японский консул во Владивостоке, и, возможно, он тоже составил не найденный пока исследователями рапорт). Это странно, и пока что письмо Каваками выглядит нерасшифрованным свидетельством в запутанной игре, которую вели спецслужбы Японии и корейское подполье во Владивостоке.