Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

Граница 15-й и 16-й глав отмечена началом сна Ивана Бездомного, которое дословно повторяется в зачине сцены казни. Единственным исключением становится конец главы 16-й — следующая глава начинается с рассказа об обстоятельствах, сложившихся «на другой день после проклятого сеанса» в Варьете. Нарушение сложившегося хода и ритма повествования, их явный слом и сдвиг можно трактовать как распространение на стилистический уровень текста семантики 16-й главы: смерть Иешуа взрывает устоявшуюся систему текста — буквально — «распалась. связь времен». Позже она восстанавливается, и совпадение конца и начала глав наблюдается на стыке 24-й и 25-й глав, далее следуют подряд 25-я и 26-я главы, завершающие ершалаимскую сюжетную линию. Наконец, при последнем переходе от древних глав к московской линии, на стыке 26-й и 27-й глав, текстуальное совпадение возникает вновь. Функционально эти стыки поддерживают единство повествования и подчеркивают повторы в сюжетных линиях, разделенных временным интервалом в две тысячи лет. Прибегнув к подобному совмещению границ ершалаимского и московского пластов романа, Булгаков однажды использовал его и на другом стыке. Совпадением восклицания «За мной, читатель!» (5, 209) отмечен переход ко второй части МиМ (конец 18-й — начало 19-й глав), где эта реплика также призвана поддержать единство повествования.

Своеобразной синтезирующей частью романа становится эпилог. В нем подводится итог московских событий и в нескольких последних абзацах, где вновь вводится ершалаимская тема, подтверждается неизбывная связь времен. Структура эпилога соответствует форме повествования в целом: в свернутом виде он сохраняет свойства романа, утверждая сохранность и бессмертие текста и творчества.

Композиция «текст в тексте» избрана Булгаковым именно для того, чтобы подчеркнуть повторяемость самого значительного и необратимого события истории: осуждения невиновного человека, присвоения права отнять у него жизнь, запоздалости любого раскаяния и мысли о бремени ответственности за каждый свой поступок. Две сюжетные линии романа — московская и ершалаимская — выстраиваются как параллельные, не случайно исследователи выделяют пары, триады и даже тетрады героев (Соколов 1996).

Сюжетные линии, в каждой из которых жертвой предательства становится невинный человек, сближаются не только стыками глав — повествование постоянно строится как эхо, как перекличка деталей вплоть до прямых сравнений. В клинике Бездомный, впервые увидев Стравинского, думает: «Как Понтий Пилат!» (5, 87); Маргарита винит себя в том, что опоздала «как несчастный Левий Матвей» (5, 211), — и сравнивает грозу в Ершалаиме с непогодой в Москве: «…я читала про тьму, которая пришла со Средиземного моря <…> Мне кажется, что и сейчас будет дождь» (5, 353). Одно из таких сравнений приводит повествователь московского сюжета в сцене в Торгсине: «Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем…» (5, 338). Но и не оговоренные непосредственным образом, параллели создают семантическое поле постоянной повторяемости образов, событий, фактов. Замечание повествователя о пейзаже в вещем сне Маргариты — «…так и тянет повеситься на этой осине у мостика» (212) — перекликается с мотивом самоубийства Иуды, повесившегося именно на осине, снова отсылая к ершалаимскому пласту МиМ. Совпадение же в описании городов дает основания говорить не только о сходстве архитектуры Москвы и Ершалаима, но даже о присутствии Москвы в «воображаемом» булгаковском городе (см.: Бобров 1998). Все это тем более естественно, что интертекстом для обеих сюжетных линий является Новый Завет.

Среди многочисленных подтекстов романа следует отметить апокрифические Евангелия, «Фауста» Гете и собственные произведения писателя (как ранние, например, фельетоны, так и писавшиеся параллельно с МиМ). Отсылки к ним то и дело встречаются на страницах романа. В качестве подтекста исследователи выделяли также пушкинский и грибоедовский пласты (Б. Гаспаров), произведения Э.Т.А. Гофмана, В. Жуковского, С. Чевкина (М. Чудакова) и многих других.

ПРОБЛЕМА ЗАВЕРШЕННОСТИ РОМАНА

Известно, что из-за быстро прогрессировавшей болезни Булгаков не довел до конца правку романа. Названа дата последней работы писателя над текстом — февраль 1940 г. Многослойная правка (и та, что вносилась рукой автора в машинописную редакцию 1938 г., и та, что записана под его диктовку во время болезни) была известна только Е.С. Булгаковой. Только она в своей редакторской работе располагала всеми материалами. К моменту выхода в свет издания 1973 г. в распоряжении редактора не было одной из двух тетрадей с предсмертной правкой. Мнение исследователей о том, что роман закончен, но не завершен, по всей видимости, учитывает авторское ощущение, выразившееся в том, что в 1937 г. очередная редакция заканчивалась словом «Конец», а в октябре 1939 г. тетрадь, в которую Е.С. Булгакова вносит поправки, продиктованные умирающим писателем, получает название «Окончательный текст».