Роман межгорья

И когда старик узнал Лодыженко, когда услышал два приказа, а затем выстрел, — он все понял. Пятясь к шурфу, Исенджан услыхал последние злые слова шофера. Именно они и поразили его старческое сердце: «Сарты… вонючие сарты!» И он сразу почувствовал себя как на поединке. В его возбужденном сознании мгновенно промелькнули десятки лет его жизни. Кому он служил, какую огромную рану получил за все это позорное усердие! Лицемерие! Лицемерие!

— Вот оно что!.. Аллагу акбар! — повторял Исенджан, поглаживая свое лицо и отступая к штольне.

Оттуда доносился безумно свирепый рев воды в туннеле, а внизу, точно бешеная собака, едва перебирая ногами, карабкался окровавленный враг, мерзкий своим вражеским естеством, которое он не скрывал больше в пылу злости. Исенджан уже слышал, как срывались проклятия с окровавленных губ человека-зверя. А Лодыженко, скорчившись, неподвижно лежал на взгорье, прижатый площадкой.

— Шайтан! Шелудивая собака!.. — вырвались из уст Исенджана не свойственные почтенному имам-да-мулле слова. Он переборол прививавшуюся десятками лет покорность и страх и тотчас схватился за крюки.

— Запирай!.. — заревел как бешеный шофер снизу. Прозвучали еще два выстрела подряд. Пули просвистели над головой старика.

— Так получай же! — со злостью ответил ему старый аксакал, снимая с ворот крюки, звякнувшие металлическим звоном. Кованые ворота камнем полетели в шурф, а старик бросился на гору, к будке.

Шофер, вне себя от злобы и бессилия, раскрыв рот, остановился. Только когда он услыхал, как задрожало взгорье, бросился вниз спасаться.

Но уже было поздно.

Остановленная в туннеле вода ударила из колодца в небо струей в четыреста кубометров в секунду. Изогнувшись гигантским фонтаном, она настигла диверсанта и вместе с камнями понесла его вниз по долине.

Исенджану почудилось, что в гуле разбушевавшейся воды прозвучал какой-то нечеловеческий вопль. Он едва дышал, взобравшись на скалу. Уста старика, как молитву мести, шептали:

— Шайтан, люди ему воняют!.. — Торопясь, как мог, спешил он на помощь к Лодыженко.

И казалось — в могучем реве воды слышалось одобрение…

XXV

Эльясберг пригласил в контору сторожей и мираба Мусанбекова. Долидзе сообщил ему о том, что вот уже в течение двух часов ему не отвечает ни один телефон.

Вода ровной струей, со скоростью более четырехсот кубометров в секунду, с грохотом неслась, точно в бездну. Кзыл-су вздулась, переливая воды через шпору, А шпора дрожала и выла.

— Нам не отвечают телефоны, ака Мусанбеков.

— Не знам, — ответил тот на ломаном русском языке.

— Но, может быть, это вода испортила все, в том числе и телефоны? — допытывался Долидзе.

— Не знам.

— Так мы же здесь погибнем, как мухи!.. — уже волнуясь, сказал Долидзе.

В.дом вошел Коржиков.

— Прекрасно идет! — восторженно говорил Эльясберг.

— Но вода все разрушила. Мы отрезаны… Ни один телефон не отвечает!

— А сколько раз он портился, когда еще вода не была пущена? — улыбаясь промолвил Эльясберг, испытывавший чувство глубокого удовлетворения — ведь это он преградил путь воде, дал ей такую силу.

Обеспокоенный Долидзе выскочил следом за Мусанбековым и крикнул ему:

— Мусанбеков! Закрывай ворота! Срывай шпору! Там случилось несчастье… Живо!

Мираб бросился к рабочим и сипайчи.

XXVI

В заводском медицинском бараке Кзыл-Юрты Саид-Али пришел в сознание: не раскрывая глаз, он лежал неподвижно, точно труп. Он слышал, как шептались присутствующие, кто-то всхлипывал. Где-то вдали гудела земля под тысячами ног. Он попытался открыть глаза. Но это не так легко было сделать, от бессилия он заскрипел зубами и все же посмотрел вокруг.

Перед ним стоял какой-то черноглазый ребенок и с таким состраданием глядел на него, что он попытался улыбнуться.

Девочка тоже улыбнулась, помахала ручонками и радостно закричала:

— Мамусенька, смотрит! Смотрит!

Саид закрыл глаза. Тяжелая догадка напомнила ему далекие, как в бездну канувшие дни, и от этого у него нестерпимо разболелась голова. Ему вдруг показалось, что он схватил эту девочку на руки, прижал ее к своей раскрытой груди, а она своими ручонками гладила его щеки и, ласкаясь, спрашивала:

— Смотрит?.. Смотрит?..

Когда же девочке ответила Любовь Прохоровна, он с большим усилием снова открыл глаза.

— Пускай постоит! Мне показалось… ручку к груди.

Евгений Викторович положил маленькую и такую тепленькую, живую ручку Тамары под одеяло.

Саид-Али застонал, закрыл глаза, а его дрожащие губы шептали неслышные слова. Он снова потерял сознание. Чудовищный вихрь подхватил Саида вместе с клубами пыли, которые неслись по каналу с первой водой, и понес, понес его над бахчами, ущельями, пустынями…

В тяжелом, бессознательном состоянии оставили его все, кроме озабоченных врачей.

Мать осторожно приложила платочек к своим глазам, держа удивленную дочурку за ту самую ручку, которая только что лежала на груди ее отца.