Роман межгорья

И ему захотелось говорить. Ведь он был послан сюда партией, во имя ее свыше трех лет вместе с этими дехканами, с рабочими недосыпал, частицы своей жизни вкладывая в строительство, и ни разу полным голосом не сказал об этом людям. Не сказал народу, с которым жил, трудился.

По магистральным линиям пошли первые трамвайные вагоны, получившие ток от гидростанции. Набитые людьми вагоны делали поворот на плотине гирла и, простояв минуту перед сооружением станции, двигались снова в горы, в Голодную степь, в Уч-Каргал за новыми массами празднично настроенного народа.

С песнями, с шумом высаживались студенты Среднеазиатского университета, которые только что прибыли на пуск заводов в Голодной степи. Саид, направляясь к трибуне, обратил внимание на эту молодежь и… сперва выбранил себя, но снова посмотрел на толпу, которая только что вырвалась разноцветной массой из вагона «магистральки». Если бы Мухтаров собственными глазами не увидел в этой толпе Юсупа-Ахмата Алиева, он решил бы, что сошел с ума. Если бы не слезы радости, которые текли по лицу Юсупа, Саид никогда не поверил бы в то, что увидел: рядом с Юсупом, среди веселой толпы студентов, в серенькой парандже, только без чиммат, шла его дочь Назира-хон.

Как? Откуда? Позавчера Мухтаров беседовал с Юсупом, пытался облегчить отцовское горе, а сегодня…

Саид несколько раз, нарочно отворачиваясь от Кзыл-су, закрывал глаза, а потом снова упорно и настойчиво смотрел на толпу молодежи, на девушку в серенькой парандже. Зашатались горы, все поплыло вокруг Мухтарова… То ли от напряжения, то ли от ветра на высоте его глаза наполнились слезами.

…Многотысячная толпа, шум и бурлящая вода под мостом в распределителе… Красные лампочки наперебой предупреждают о неминуемой катастрофе. На трибуне девушка отчаянным движением руки срывает с себя паранджу.

— Уртакля-я-р!! — загремело в ушах, слилось с шумом гидростанции, с говором толпы…

К Саиду пробивался Юсуп-Ахмат с явным намерением поделиться с ним своей радостью по поводу возвращения дочери. Она стыдливо улыбалась, пропуская впереди себя отца и товарищей студентов. Саид успел заметить ее милое похудевшее и побледневшее лицо и отсутствие глянцевого загара, который он видел в Чадак-сае…

Да, это была она. Он почувствовал глубокое волнение, вспомнил свою сестру… Его разум подыскивал слова, которыми он будет приветствовать современную героиню — узбечку. Вот-вот он двинется ей навстречу и навряд ли удержится, чтобы не обнять ее, такую дорогую, с которой хотелось стать рядом в первых боевых рядах, штурмующих прошлое и утверждающих светлое будущее!

Однако Саид не двинулся с места. Только блеснул в его глазах огонь, зажженный этими мыслями.

Он обрадовался. Его воля не изменяет ему. Он владеет собой.

Юсуп-Ахмат Алиев в сопровождении толпы студентов пробрался к Саиду именно в тот момент, когда тот поднялся на трибуну. Сильный, гордый, вдохновенный. Неужели он не заметил, что рядом с Юсупом стоит его отыскавшаяся дочь, которую только ему, Саиду, он отдал бы в жены? Ведь это самое большое желание у арык-аксакала на грешной, наполненной хлопотами земле.

— Саид-ака! — потрогал он за ногу Мухтарова. — Моя Назира-хон!.. Вот она, дочь моя, украшение моей седины. Рабфаковка в Ташкенте! Разреши…

Саид-Али Мухтаров поглядел с трибуны. Что можно было прочесть в этих глазах неподготовленному и к тому же переполненному радостью человеку…

— Поздравляю! Рад! Я сейчас должен выступать, — сдержанно ответил Мухтаров.

— Яшасун Ленин! На трибуну! Саид-ака! — гремело в толпе.

XIII

— Уртакляр! Товарищи! — прозвучал на диво свежий, сильный голос Саида. Только клокотание воды в бьефе и гул станции спокойно плыли над притихшей толпой. На этом звуковом фоне Саид чеканил слова своей речи, посвященной открытию второй очереди строительства в Голодной степи.