Роман межгорья

Пожалуйста, не думайте обо мне ничего плохого. Вторично зашла, потому что хотела посоветоваться. Мне же не с кем… Поступаю на работу. Не смейтесь, это серьезно. Вполне возможно, что не справлюсь, ведь я новичок в труде. Теперь я спешу на поезд. Удастся ли нам еще встретиться — не знаю и не буду стремиться к этому. Наверное, так будет лучше. Во всем том, что произошло, я не раскаиваюсь, буду счастлива сознавать, что вы верите мне в этом! Но постараюсь свыкнуться со своей иной, немного страшной, новой жизнью.

Прощайте, Саид-Али! Я всегда буду вспоминать Чадак и сказку… Дочери об отце расскажут все, когда она вырастет.

Верная душой и навсегда… чужая, Любовь».

Саид, будто защищаясь, посмотрел на место, где стояла Назира-хон. Но там уже никого не было. Неизвестно для чего, он вернул записку рабочему. Вместо того чтобы заговорить с ним по-узбекски, он спросил его по-русски:

— Что она еще сказала, Мухсум?

— Ничего, Саид-ака! Спросила, почему так пусто в квартире. Да еще она сказала, что оставляет хорошо меблированную квартиру. Могли бы, говорит, «перейти туда жить с вашим инженером».

— Да, могли бы перейти, Мухсум… Ну, хорошо будет и так. Иди переноси вещи из гостиницы.

— А барышня?

— Барышня пускай себе.

— А что ей сказать, когда она снова придет? — Мухсум с трудом старался отвечать ему по-русски.

— Эх, Мухсум! — ласково обратился Саид к рабочему, положив свою руку на его плечо. Что-то родное и тревожное почувствовал в этом рабочий. — Разговаривать с «барышней» тебе уже не придется. Верни-ка мне, брат, записку и — айда. Эта «барышня» к нам уж больше не зайдет.

XXI

Любовь Прохоровна не без колебания вторично, уже с вещами, зашла в новую квартиру Саида. Марию с дочерью и тяжелыми вещами отправила на извозчике на вокзал, избавилась от свидетеля и зашла. Она даже загадала: застану — значит, у меня еще есть капелька счастья.

Позже она упрекала себя за эти рецидивы старой веры в сны, в загадывание «на счастье». Но, упрекая себя, понимала, что сильны еще в ней и взгляды и навыки, привитые родителями, не так просто избавиться от них ей, слабовольной женщине.

Неизвестно, какие силы привели сюда и Амиджана Нур-Батулли. Правда, это выглядело вполне естественно: вчера случайно узнал о том, что Мухтаров получил новую квартиру. Он поставил себе цель: во что бы то ни стало сблизиться с ним, развеять неприятные для него теперь воспоминания Саида об «Амине Арифове», и решил зайти к нему поздравить с новосельем. До отхода поезда, к которому он собирался заблаговременно приехать, чтобы проводить Любовь Прохоровну, было еще достаточно времени.

Естественно, он был удивлен, встретив здесь жену доктора Храпкова, хотя уже и знал о ней многое. Во время встреч с ней он никогда не вспоминал, не делал намеков по этому поводу. Он был сдержан, исключительно вежлив с нею, помогая ей устроиться на работу. И совсем забыл, что он узнал о том, куда зашла Любовь Прохоровна, от Васи Молокана.

Он спасал женщину!

После болезни Любовь Прохоровна, может, и не блистала молодостью, какой гордится каждая женщина в пору своего расцвета. Но от этого она не утратила своей привлекательности, а наоборот, стала по-взрослому нежнее, какой-то тихой и ласковой. Посмотришь на нее, и кажется, что Леонардо должен был бы родиться вторично и именно с Любови Прохоровны рисовать свою «Мадонну среди скал».

Она не следила теперь за модой и одевалась очень просто. Была она одета в легкое платье клеш из темнозеленого узбекского шелка, с непокрытой головой, несмотря на то, что еще стояла прохладная погода. Волосы ее были зачесаны на прямой пробор.

О, эта простота!

Остановись, земля! Пускай умолкнет твой вечный шум, и ты услышишь крик, раздирающий душу, крик, скрытый за этой простотой…

— Такая встреча! Добрый день! Вам сказал Саид-Али, что я здесь? — спросила Любовь Прохоровна у Нур-Батулли. Ей хотелось, чтобы это было именно так. Она не боялась докучных намеков. Почему бы ей теперь и в самом деле не быть такой свободной и близкой с тем, кому она приходилась женой и… кому принадлежит ее материнство! Зачем скрываться?

— Простите. Я не совсем знал. Собственно, мы, узбеки, можем и не знать. Гм… У него такая уютная квартирка.

Батулли отказывался сесть, но не отказывался цинично оглядывать женщину. Его «заграничная воспитанность», какой он хвастался перед Храпковым, здесь бесследно пропала. Исподлобья наблюдал он за движением ее плеч, фигурой. И, хотя Любовь Прохоровна была опытной женщиной, она испугалась этого мужчины, как хищника. С надеждой поглядывала на Мухсума и говорила, что взбрело в голову:

— Вы уже знакомы с моим первым мужем?

— Да, да. С доктором Храпковым, вы имеете в виду?

— К сожалению, это был мой первый муж, — с горькой улыбкой ответила Храпкова.