Роман межгорья

Саид-Али не мог как следует понять, почему так часто меняется настроение у этой молодой и красивой женщины. В том, что она его любила, у него не было никакого сомнения. Любила страстно, вкладывая в свою любовь не только увлечение нерастраченной молодости, но и глубокое душевное чувство.

Но говорить с нею о любви было трудно. Любовь Прохоровна просто ладонью своей нежной руки, как печатью, закрывала ему уста, когда он заговаривал об этом, или быстро собиралась и уходила, не разрешая даже провожать себя.

Против чего же она протестовала? То ли она не хотела слушать слов, которые могли пробудить ее разум от сна? То ли боялась, что у ее любимого проявятся черты характера властных Тимуридов и она будет подавлена этой силой?

Такие мысли волновали и огорчали Саида-Али. Он успокаивал и убеждал себя в том, что подозрения его неосновательны. Но сомнения, словно ржавчина, разъедали его душу. Его одолевали стыд и злость на себя. В минуты откровенности он советовался со своим ближайшим другом и помощником по работе Семеном Лодыженко, вместе с ним обсуждал создавшееся положение, даже спорил порой. Но от этого ему не становилось легче.

И как только Саид-Али приезжал в Чадак, он вырывался на простор, бродил по кишлаку, по его самым отдаленным улицам или горным ущельям, пытаясь наедине продумать свои отношения с чужой женой. Ему уже за тридцать. Вполне возможно, что женщина, которая была на десяток лет моложе его, обращает серьезное внимание и на это. Но не от своего ли мужа, которому почти столько же лет, как и Саиду, вырывается она на этот рискованный путь?

Да. Подоспело и его время, когда надо было решать свою судьбу. Но как же иначе он может решать ее: ведь они любят друг друга.

Муж? Ну, что же… Муж — не какой-нибудь чурбан, а культурный человек. Ему можно все объяснить. Не слепой же он — врач! Ему было не трудно заметить такую резкую перемену в жене… Только благодаря «воздуху, смене климата», как, смеясь, говорила об этом Любовь Прохоровна, такой перемены не бывает…

Мать Саида, старуха Адолят-хон, знала обо всем с первых дней. Соседки нашептывали ей по секрету, да она и сама видела, как стройная женщина, закрытая паранджой, приходила к Саиду и шла на его половину. Адолят-хон все поняла.

«Женить его надо!.. — рассуждала мать. — Обязательно женить и положить этому конец… Мы — узбеки, правоверные мусульмане. Пусть он учился там у них, нахватался всего. Но ведь и он узбек, наш сын, наша кровь…»

Он должен жениться, и только на узбечке за калым. Теперь все помыслы матери были направлены на то, чтобы женить своего старшего сына и этим устроить его судьбу. Она даже намекнула ему на какие-то две тысячи, собранные ею.

«Копила деньги на калым. Где же вам взять их? Абдулла маленький, а ты… Кто, как не мать, позаботится о вас, пока вы станете настоящими людьми! Если бы отец был жив! Он теперь дослужился бы до арык-аксакала. И сыновей доучил бы да женил. Хороший был старик и… скончался.» Жаль! Мираб-баши вышел бы из него неплохой. Абдукадырову (у которого снимали квартиру Храпковы) не угнаться бы за стариком, да и дехканам этот не по сердцу…

Саид-Али, размышляя обо всем этом, вдруг неожиданно заметил молодую стройную женщину, которая гордой поступью пересекала ему дорогу. На ней была новая красная паранджа (значит, девушка).

За темной чиммат, спускавшейся до колен, промелькнул красивый профиль, большие глаза, полные губки. Они чуть заметно дрогнули, отвечая улыбкой на взгляд джигита.

Суфи, появившийся на минарете, затянул свой молитвенный призыв-азан. Это был еще молодой, как и Саид-Али, дехканин, с черной бородкой и острым, лоснящимся носом. Приставив ладонь ко рту, он зычным голосом посылал в вечернюю мглу арабские слова о всепрощении хМагомета, о загробной спокойной жизни. Это были только слова! Они доносились до Саида и вызывали у него тяжелые воспоминания о его далеком, безрадостном детстве…

Аллагу акбар. Аллагу акбар…

Ллоиллага иллалла…

Ожидая здесь встречи с Любовью Прохоровной, Саид-Али невольно вслед за суфи повторял слова:

Ллоиллага иллалла…

Мимо него время от времени проходили, повторяя слова молитвы, дехкане в чалмах. У многих из них, точно признак особого внимания к ним аллаха, как лепешки, свисали на грудь синие зобы. Дехкане, привыкшие чтить ученых людей, проходя мимо Саида, повторявшего вслед за суфи непонятные им священные арабские слова, почтительно прикладывали правую руку к сердцу. Но в сердцах таились неприязнь и недоверие к нему.

Ллоиллага иллалла… —

повторяет коммунист, который хочет уничтожить законы отцов. Так настороженно думали темные, как осенняя дождливая ночь в лесу, старые, изможденные дехкане.

По улице проходили женщины, окутанные паранджой, точно слепые лошади, высоко поднимая вверх свои колени. Все они были похожи одна на другую. Только изредка под густым покрывалом можно было угадать изящную женскую фигуру. Такое же покрывало надевает теперь и Любовь Прохоровна! Она решила носить паранджу, точно мусульманка, чтобы никто не узнал ее, православную женщину, прогуливающуюся с узбеком.

XXIV