Роман межгорья

Саид велел прекратить выплату и пригласил Преображенского в кабинет начальника участка. Туда же явились понурые инженеры и техники.

— Не хотят, и все. Шалтай-болтай, и все? Давайте деньги — и больше ничего.

— Но что мы дальше делать будем? Туннель не креплен, может обрушиться, — уже горячась, говорил Саид-Али. Преображенский с независимым видом расхаживал по кабинету. На его бритой голове блестел пот, на затылке краснели бесформенные пятна. Спрятав глаза под насупленными бровями, он отвечал:

— Мы телеграфировали в ЦК союза о том, чтобы нам прислали из центра пять тысяч человек квалифицированной силы — грабарей и плотников… Через две недели они будут здесь. Теперь же надо использовать местную практику трудповинности. Это…

— Трудповинность? Да в своем ли вы уме? Это же не ремонтные работы и не стихийное бедствие. В кишлаках знают о том, что государство отпускает деньги на строительство, — взволнованно возразил Синявин. Судя по его тону, этот разговор, по-видимому, происходил между ними не впервые.

— Товарищ Мухтаров! Разрешите мне руководить этим делом, пока вы доверяете мне, как начальнику строительной конторы. Видите, до чего дошло. Масса деморализована, а товарищ Синявин сел на своего конька. Я понимаю Александра Даниловича. Но интересы…

— Что вы предлагаете?

— Нужна твердая рука! Нужна конница из охраны пограничной оросительной системы… Надо в кишлаки срочно направить партийцев и по разверстке произвести набор рабочей силы. Кому же это строиться, как не им? Ну, заплатим, если… А тем временем из центра подоспеет квалифицированная сила.

— Я этого разрешить не могу. Это взбудоражило бы всю Фергану.

Лицо Преображенского от бессильной злости сделалось свекольно-сизого цвета. Саид смерил его пронизывающим взглядом. «Чего добивается этот человек? Неужели Лодыженко прав?» — мелькнуло вдруг. На какое-то неуловимое мгновение в голове Мухтарова возникла мысль о вредителях на строительстве. Казалось, что он вот-вот укажет пальцем на Преображенского: «Ты?!»

Это было лишь мимолетное подозрение, но его инстинктивно почувствовал и Преображенский.

— Тогда снимите с меня всю ответственность за строительство и даже…

— Что? — вскочил Саид из-за стола.

— Я не могу при таком отношении. Вы… вы лучше меня организуете.

Напряженное молчание было прервано совсем спокойной репликой Саида:

— Майли, договоримся. Вы тоже сумеете… если захотите. А о трудовой повинности забудьте и думать! Вообще же о помощи дехкан строительству рабочей силой… обязательно надо договориться в области.

XXII

В лаконичной телеграмме из Москвы сообщалось о том, что четыре эшелона строительных рабочих направлены по маршруту Оренбург — Ташкент — Уч-Каргал. Из кишлаков приходили первые партии дехкан.

Преображенский лично ездил в область и, ссылаясь на важность решения проблемы Голодной степи, доказывал необходимость временного введения трудповинности.

Специальные конные части милиции были только на пограничных или смежных с другими областями и республиками водных системах. Они наблюдали за порядком, установленной очередностью в водопользовании, а также предупреждали возможные конфликты. И вдруг конная милиция внезапно появилась в Уч-Каргале.

А в это время враги, пользуясь всяким удобным случаем, поносили власть, коммунистов, инженеров-европейцев, толковали об ужасах голой и мертвой Голодной степи. Даже дехкане, по доброй воле шедшие на строительство, наслушавшись таких разговоров, приходили к месту работы в угнетенном состоянии духа.

Лодыженко и Мухтаров вместе с партийно-комсомольским активом разъехались по кишлакам агитировать людей, звать их на помощь строительству. Всех желающих они направляли в центральную контору, а там Преображенский по своему усмотрению организовывал встречу этим новым рабочим.

И все же строительство в Голодной степи продолжалось.

XXIII

Любовь Прохоровна собиралась выйти к гостям. Но почему же ей становилось так больно при мысли о том, что с каждой минутой все ближе то время, когда она должна будет их увидеть? То ли они надоели ей своими разговорами о строительстве в Голодной степи, то ли, может, ей стали противными скрытые насмешки обывателей над особенностями узбекского национального характера?

Да, это надоело ей, как и многое другое. Но где же обрести свой внутренний мир?

Добродетели, которыми ее увенчал муж Женя, были ей в тягость, точно сиротское горе. Ей снова хотелось ощутить полноту жизни. Крошка Тамара, это дитя, черными своими, как угольки, глазенками напоминала ей о настоящей полноценной жизни ума и сердца.

Вспомнились дни, проведенные в Чадаке, золотые дни ее любви! Какие слова срывались с уст под шум чадакских водопадов, какие мечты…

Ах, судьба, судьба…

— Чаем, что ли, угощай их, Мария, чтобы не скучали во время своих разговоров о строительстве, — сказала Любовь Прохоровна, оглядев себя в зеркале.

Преображенский, расхаживавший по гостиной, когда в двери появилась Любовь Прохоровна, сразу же остановился и, сложив руки на груди, произнес: