Роман межгорья

— Исенджан-ака! Аллагу акбар… Ассалам алей-кум! — набожно произнес один из дехкан, подходя к арык-аксакалу, когда тот катил пустую вагонетку меж рядов бетонных массивов, поджидавших своей очереди погрузки.

— Аманмысыз! — не останавливаясь, ответил старик.

— Исенджан-ака, вас просит имам-да-мулла святейшего мазар Дыхана заглянуть к нему завтра вечером.

Старик остановился. Зрачки его забегали, как у пойманного преступника. Казалось, это приглашение отрывало его от любимой работы или требовало от него представления какого-то неприятного отчета. Исенджан остановился, хотел было что-то сказать, да сдержал себя и, лишь махнув рукой, пробурчал уже на ходу:

— Э… Майли.

Исенджан хорошо знает, что это за собрания у имам-да-муллы. Совсем недавно он рассказал дехканам о жалобе, которую обитель направила правительству. И старик даже удивился, когда почувствовал, что все эти дела стали надоедать ему. Старательно выполняя задания, получаемые в обители мазар Дыхана, он вместе с тем привыкал к работе на строительстве. Здесь он — арык-аксакал! И, когда перед его глазами возникла новая полоса арыка, он почувствовал себя художником своего дела. Ему хотелось крикнуть так, чтобы слыхали все находящиеся на магистрали: «Мираб-ака-а! Четыре сипая в шпору, силевые воды приближаются…» А тут приглашение к имам-да-мулле!

Задумавшись, Исенджан толкнул вагонетку за поворотную крестовину. Вдруг из туннеля выехал эшелон вагонеток. Старик не обратил внимания на звонки тягача — здесь это было обычным явлением даже для него. Но находившийся рядом инженер Синявин быстро подхватил Исенджана, спасая его от беды. В этот момент эшелон налетел на пустую вагонетку старика и раздавил ее. Только треск вывел из оцепенения Исенджана. Отбитым тормозом ударило старика по ногам, и он, потеряв сознание, упал на руки Синявину. Рабочие, сопровождавшие эшелон, на ходу что-то крикнули, окинув взглядом потерявшего сознание аксакала и обломки вагонетки, и пролетели дальше, не выпуская из рук тормоза.

— Ах, ч-черрт! — выругался Синявин.

Двое дехкан подбежали к Синявину и унесли бесчувственного Исенджана.

В палатке, пока ожидали прихода фельдшера, больной пришел в сознание, застонал, потом, поняв, в каком оказался положении, попросил:

— Позовите ко мне муллу Гасанбая… он где-то тут. — Исенджан показал рукой куда-то в сторону палатки. Дехкане, торопясь разыскать муллу, покорно разбежались в разные стороны.

Высокий, совсем еще молодой мужчина, с набожно сложенными на груди руками, вошел в палатку. На лице у него печаль, на устах молитва.

— Аллагу акбар! Учитель, с тобой случилось несчастье, ты звал меня?

В палатке, кроме раненого учителя и молодого ученика, никого больше не было. Исенджан силился приподняться, и ученик помог ему.

— Мулла Гасанбай! Завтра вместо меня пойдешь в обитель к имам-да-мулле. Расскажи ему о несчастье со мной, послушаешь, что будут говорить в обители, помолишься…

— Но, учитель мой… Я здесь всего-навсего три недели, никого и ничего не знаю. Имам может спросить меня о чем-нибудь.

— Тем лучше, мулла Гасанбай, и тебя никто не знает. Иди туда, послушай и мне потом обо всем расскажешь. И никому слова не говори об этом. Даже самому себе. Забудь о том, что я послал тебя.

— Хоп, хоп, хоп! — каждый раз срывалось с губ молодого человека.

А на дворе Синявин говорил фельдшеру:

— Старик полезным стал, и какая досада, что его так неожиданно покалечило. Хотя бы кости остались целы.

В палатку вошел фельдшер и, наскоро осмотрев ноги аксакала, спокойно ответил:

— Ничего страшного. Три-четыре недели — и старик будет на ногах. Кости как будто целы, но много крови потерял он. Правая нога… Везите в больницу.

XXVI

По саду обители стелились вечерние тени. Казалось, будто день постепенно засыпал от усталости. Освежающей росой покрылась зелень.

В душном воздухе аромат растений и цветов смешивался с гнилым болотным смрадом хауза. Летучие мыши камнем падали на белые чалмы толстых ишанов и на бухарские чапаны людей, что по знакомым тропам сквозь густые заросли сада украдкой пробирались к просторной садовой беседке возле хауза. Ни приветствиями, ни репликами, ни шепотом не нарушали они тишины заката, укрываясь в тени деревьев, которая с приближением ночи становилась все гуще и темнее.

Мулла Гасанбай еще на пороге в сад собирался сбросить свои башмаки, но, заметив, что другие этого не делали, на носках прошел за имам-да-муллой. Ему пришлось руками придерживать свою чалму, чтобы переплетавшиеся между собой ветви не сорвали ее с головы. Усаживаясь на ковре, Гасанбай услыхал, что сам имам-да-мулла рекомендовал его присутствующим как помощника Исенджана.

А лунный свет серебрил тени, пробирался сквозь густое кружево листьев.

Люди расселись возле хауза. В этой романтической полутьме их лица, исполосованные лунным светом, казались загадочными. На ковры подали кок-чай, и присутствующие сразу же заговорили.