Роман межгорья

Однако Саид-Али заметил в глазах шофера не только испуг, но и внимание и настороженность. Вдруг он вспомнил о разговоре с Васей Молоканом, о его каком-то соперничестве «по пьяной графе» с этим человеком. Ему хотелось бы расспросить, как помирились они по той «графе». Но в быстром взгляде шофера он не заметил даже проблеска человеческого тепла, располагавшего к такому разговору. Напротив, в нем можно было прочесть решимость дать отпор любому вмешательству в его личные дела. Саид подумал о том, что внешность шофера была примечательной. Аккуратно подстриженные, густые, будто шелковистые усы русого цвета придавали ему солидность человека, у которого за плечами более тридцати лет. А в то же время раскрасневшееся от быстрой езды лицо, огоньки в глазах, развевающиеся на ветру густые волосы делали его совсем молодым. Когда он правой рукой легко и уверенно правил блестевшим на солнце рулем, а левую клал на борт машины, то его плечи становились не по-юношески широки, поражали своей силой.

«Серьезный соперник для Молокана», — подумал Саид и перевел взгляд на степь, на дорогу. Но его все же подмывало узнать: что же в той «пьяной графе» могло послужить поводом для столкновения этих двух совсем разных людей?

Они проезжали по мостам через арыки, мимо лотков. Кое-где на засушливых гурум-сарайских землях виднелась убогая растительность. Голодная степь сюда вклинивалась своим южным крылом глубже, чем в других местах. Левее, у подножия горы, в знойной мгле, как мираж, вырисовывался зеленый Караташ, и над ним возвышался древний минарет обители мазар Дыхана.

У Саида мелькнула мысль свернуть в степь и поехать прямо к Караташу. Он даже приподнялся, чтобы сказать шоферу о своем желании, но это была лишь вспышка энергии, тотчас угасшая.

Из-за невысоких кустов, росших на заброшенном зауре, показался молодой мулла Гасанбай. Он бодро шагал из Караташа на строительство и, казалось, не ощущал ни зноя, ни усталости. Аккуратно завязанная чалма являлась наглядным свидетельством чистоты и искренности этого будущего служителя ислама.

Саид, не раздумывая, велел остановить машину.

— Аманмысыз, уртак! — поздоровался он, еще не поравнявшись с ним.

— Саламат бармыляр!

— Откуда держишь путь, мулла? — опираясь на борт машины, обратился к нему Саид на родном языке.

— Из обители, ходжа-бай.

— Из обители? Молиться ходите в такую даль или впервые идете на строительство?

Честные юношеские глаза, никогда еще не лгавшие, тревожно забегали, а лицо зарделось, как у посватанной девушки. Гасанбай посмотрел на управленческого шофера, потом на Саида и, отважившись, сказал:

— Молился… А тебе, ходжа-бай, следовало бы быть поосторожнее, — уже шепотом добавил он, снова поглядывая на шофера. — В обители молятся и инженеры, капитаны, сэры-имамы… Все они в саду имам-да-муллы молятся при лунном свете и что-то недоброе замышляют против степи…

— Какие инженеры, капитаны? Что ты говоришь, мулла? Вино в Караташе пил? — смеясь, спросил Саид, но, почувствовав в его словах тревогу, огляделся.

— Мне, юноше, непристойно лгать такому башка ходжайину!.. — сказал Гасанбай и пошел себе дальше. Саид поднялся с сиденья, хотел было остановить юношу, но им уже овладели сомнения, догадки. А тело просило, требовало покоя. Шофер почувствовал состояние Мухтарова и спросил:

— Может, вернемся, подвезем муллу, закончите с ним разговор?

По вопросу шофера нельзя было судить, понял ли он, о чем говорили по-узбекски Саид и мулла. Быть может, он только обратил внимание на возбуждение начальника, очевидно, не все сказавшего этому узбеку.

— Поехали дальше! — приказал Саид, обдумывая слова молодого муллы. Шофер нажал на газ, автомобиль рванулся с места и понесся по степи.

«Инженеры тоже молятся в садах имам-да-муллы», — сверлила мозг Саида фраза, только что им услышанная. Он оглянулся вокруг, но уже никого не было среди гурум-сарайских кустов.

XXVIII

«Богатому черт детей качает», — говорит старая пословица. Гурум-сарайцы не были богатыми, а своих детей даже сами не качали. Кишлак, точно заброшенные развалины, лежал среди сыпучих песков. Разбитый арык по неделям стоял сухим, ожидая, пока чадакчане соизволят подать из Чадак-сая на несколько дней воду.

И это называется жизнь!

Скудное, жалкое нищенское существование! И как только живут люди в Гурум-Сарае? Саид проехал между убогими развалинами дувалов, таща за собой пыль, будто собранную со всей степи. Автомашина остановилась возле общественной чайханы.

Это была какая-то пародия на чайхану: здесь не было ни нар, ни кошмы. Потрепанные циновки на полу сиротливо топорщились, а на темной стене с трудом можно было разглядеть портреты.

Ветер. Пыль. Мухи.