Роман Нелюбовича

Я оделся, поискал деньги по карманам, набралось триста рублей с мелочью. Вышел на улицу. Солнце ударило по голове, словно молот по бубну. В ушах зазвенело, перед глазами взорвалась тысяча разноцветных шариков и силы разом меня оставили. Захотелось присесть на скамеечку, расслабиться, забыть обо всём… Я встряхнулся, встал на ноги покрепче и заставил-таки себя доковылять до магазина. Продавщица сразу оценила моё состояние, кивнула понимающе и выставила бутылку беленькой.

Я сморщился и замотал головой. От одной только мысли о водке желудок начал рваться наружу.

– Пива, – я высыпал деньги на прилавок. – На все.

Потом подумал, вспомнил Муськины глазки и спросил:

– Рыба свежая есть?

– К обеду подвезут, – пообещала продавщица.

К обеду? Нет, второй раз я до сюда вряд ли дойду. Не повезло Муське, придётся ей сегодня без рыбки посидеть. И завтра, наверное, тоже.

– Тогда только пива.

Возвращение к жизни процесс долгий и мучительный. В молодости похмелье проходит как бы стороной, почти незаметно, потому что внутренних сил вполне достаточно, чтобы организм восстановил себя без вливаний извне. Но чем старше ты становишься, тем сложнее: пиво уже не помогает, водка вызывает тошноту, и главным победителем недуга становиться время, поэтому лишь на третий день я почувствовал себя лучше. Побрился, оделся, скачал на флешку несколько рассказов и отправился в редакцию «Пужанского вестника».

Шагая по тротуару и разглядывая разноузорье наличников на фасадах, я всё равно чувствовал себя плохо. Похмелье тела прошло, но похмелье души никуда не девалось. Ощущение такое, будто вляпался в грязь, очистился, но на ботинках немного осталось – то ли пропустил, то ли не заметил – и вот эти остатки продолжают тебя пачкать, отсюда неприязнь к самому себе и раздражение. Взять бы щётку в руки, пройтись ещё раз по ботинкам, но грязь-то внутри – не снаружи, и щётка здесь не поможет.

Я остановился перед входом в редакцию. Бог с ней со щёткой, тем более что предстоящее дело ни к ней, ни к душе отношения не имеет. Я прокашлялся, сжал флешку в кулаке покрепче и толкнул дверь. Внутри было прохладно. Широкий и не длинный коридор освещала единственная лампочка. Она казалась тусклым жёлтым глазом, волчьим – и от того враждебным, словно изначально предназначенным отпугивать от редакции незваных гостей вроде меня. Впрочем, света хватило, чтобы разглядеть на ближайшей двери табличку «Приёмная». Я постучал – тишина; подёргал за ручку – заперто. Первый блин комом. Подошёл к следующей двери. Эта была приоткрыта.

Щель оказалась слишком узкой, чтобы разглядеть что-то, поэтому я протиснулся внутрь и кивнул в белый свет: здравствуйте – и только после этого осмотрелся. Не знаю, чего я ожидал увидеть, но кабинет как кабинет: у окна письменный стол, вдоль стены офисные шкафы, книжные полки, на полках грамоты в рамочках. За столом плотный лысоватый мужчина – седая бородка, очки; из-за очков умный проницательный взгляд, не злой. При моём появлении, мужчина откинулся на спинку стула и кивнул в ответ: здравствуйте.

Руки мои задрожали. Общаться с редакторами печатных изданий вживую мне ещё не доводилось, не было случая. Мысль издаваться на бумаге посещала меня регулярно, ибо писать «в стол» или для литературных сайтов занятие интересное, но бесперспективное; «в столе» тебя никто не прочитает, а на литсайтах сами все писатели, и получить признание у них трудно, так что если хочешь чего-то добиться, найти своего читателя, ухватить толику славы, надо идти в люди. До сегодняшнего дня я никуда не ходил, и потому мне сделалось страшно: вдруг попросят выйти вон?

– Проходите, что же вы в дверях встали.

Голос тоже не злой. Обладатель такого голоса не может прогнать тебя просто так, в крайнем случае, вежливо откажет и так же вежливо объяснить причину отказа. Ну хоть в этом повезло.

– Спасибо, – поблагодарил я, и сел на стул против письменного стола.

Мужчина молчал, ожидая, что я скажу. Я тоже молчал; пытаясь унять волнение, окинул взглядом стол: монитор, степлер, сложенные в аккуратную стопку листы бумаги. Рядом на подоконнике фотография женщины и девочки, наверное, семья. За спиной на вешалке серый пиджак – не новый, но чистый и не мятый.

Молчание стало затягиваться.

– Ну же, слушаю вас?

– Вы редактор? – наконец решился я на вопрос. Мужчина выглядел вполне симпатично, но руки мои дрожали по-прежнему. Вот уж не думал, что перед кем-нибудь буду так волноваться.

Он кивнул:

– Арбатов Геннадий Григорьевич.

– Роман… – я замялся. – Роман Нелюбович.

– Вы чего-то хотели?

– В общем-то, да, – я положил перед ним флешку. – Вы уж извините, никогда не приходил с этим в редакции, немного теряюсь. Здесь вот принёс несколько своих рассказов. Не посмотрите? Хотелось бы, если сможете, конечно, напечатать что-нибудь в вашей газете.

Он понимающе кивнул.

– Посмотреть можно, – Геннадий Григорьевич сделал короткую паузу. – Но суть в том, что мы не принимаем рукописи на электронных носителях, только в распечатанном виде… Вы не местный, так?

– Как вы догадались?

– По говору.