Роман Нелюбовича

Я обернулся. На меня с подозрением смотрел коренастый мужичёк преклонного возраста, я бы даже сказал дед. В одной руке он держал косу, второй тянул за собой хозяйственную тележку с высокими бортами. Не иначе косарь, дед косарь. Или косец? Неважно, он пришёл скосить, нет, уничтожить – уничтожить всё это наслаждение, весь этот мёд на потребу живота своей коровы. Какая дикость…

– Здравствуйте, – ответил я.

– Гуляешь чево ли или по делу стоишь?

– Гуляю… Воздухом дышу. Воздух здесь хороший. Пряный.

Дед не понял. Его суженые до прищура глаза скользнули по луговине, по окраине леса, словно выискивая причину моего здесь появления, не нашли и вернулись обратно. Недоверие из них не исчезло. Дед преступил с ноги на ногу и пробурчал недовольно:

– Ходют тут разные, траву мнут. Воздуха им, вишь, не хватает, – и уже громче. – Шёл бы ты отсель, сынок. Змей тут полно, кабы не куснула которая.

У меня мелькнула мысль, что змей здесь отродясь не водилось. Запугивает меня дедок, чтоб не мешал ему косить. Что ж, не буду. Я сорвал несколько васильков, добавил к ним пару стеблей душицы и ушёл полный сожаления, что весь этот аромат вскоре исчезнет, потому что трава превратиться в сено.

Лёха просил быть у него в три часа дня. Я покопался в комоде, нашёл цветную ленточку, перевязал букетик – так красивее – и в три часа стоял у двери особнячка. Открыла Люська. Увидев цветы, всплеснула руками, зарделась и чмокнула меня в щёку. Задаваться глупыми вопросами «Кому цветы?» и «Неужели это мне?» она не стала. Как я уже говорил, Люська женщина простая, неизбалованная и всё понимает с собственного полу взгляда. Приняв цветы, она коротко бросила:

– На задний двор иди.

Я пошёл. Дом Лёха отстроил большой, всё пространство перед ним занимали КамАЗ и тентованная «газелька», поэтому под задний двор места осталось немного, соток пять. На этом клочке земли компактно расположились бревенчатая банька, беседка с летней кухней и шашлычной, небольшой бассейн и два парничка под помидоры и огурчики. Я пришёл вовремя, но всё равно опоздал. Лёха уже сидел в беседке со своими закадычными приятелями Санькой Галышом и Серёней. В лицо я знал обоих, но здороваться за руку ещё не доводилось.

– Опаздываем, – шутливо погрозил мне пальцем Лёха, – мы уже по пивку приговорили.

– А как же банька? – спросил я. Рассчитывая на помывку, я прихватил с собой полотенце, халат и новые трусы.

– Баньку уж час как скутали, можно идти.

– Ну так пойдём.

Я не любитель парной и причины этого уже объяснял, но Лёхина баня меня порадовала: светлая, просторная, с высоким кутником, с деревянными ушатами на лавочках – полное раздолье лубочных картинок. Квасу только не хватает, но и здесь Лёха не пожадничал и плеснул на каменку ковш пива. Мутное облако поднялось под потолок, пахнуло хлебом и солодом, защипало уши; лицо и плечи покрылись испариной. Галыш замочил в ушате веничек и к запаху хлеба примешался стойкий запах свежего берёзового листа.

Парились мы часа два, перемежая парилку с бассейном и холодным пивом. Под конец, кто в халатах, кто в простынях, уселись в беседке. Серёня разлил по рюмкам водочки, Люська подала шашлык на шампурах – горячий, ароматный – и вместе с нами села за стол.

После бани, водки и хорошей закуски меня разморило. Я облокотился о стол, положил подбородок на ладони, прикрыл глаза. Лёха о чём-то спросил, я кивнул невпопад. Люська быстренько заварила чаю, добавила какой-то травы, поставила передо мной.

– Пей! – почти приказала.

Я выпил – ничего так, вкусно. Сонливость ушла; я приободрился, даже улыбнулся, только в голове немножечко шумело от водки.

Галыш рассказал анекдот – глупый, наивный, но все засмеялись, я тоже. Серёня снова наполнил рюмки, Лёха предложил тост за Люську, мы поддержали. Потом выпили за пятницу, за армейский автобат. Я хотел предложить тост за пожарную охрану, но постеснялся, побоялся, что неправильно поймут.

– А ты чего из города уехал? – спросил вдруг Лёха.

Вчера мне уже задавали этот вопрос. Лёха, конечно, не Геннадий Григорьевич и уж тем более не Мария Александровна, но ответа он ждал с не меньшим интересом, поэтому я, как и вчера, озвучил основную версию.

– Пенсия маленькая, прожить сложно. А здесь дешевле. И дом тётка оставила.

– Так нашёл бы работу. Пенсия да зарплата, плохо что ли?

– Да ладно, Лёш. Мне уж на пятый десяток перевалило. Кем тут работать? Охранником разве что или грузчиком.

– Дворником можно, – подсказал Галыш.

– Можно дворником, – согласился я. – Двадцать лет пожары тушил, в таком дерьме побывал – не во всяком сне приснится…

В душе начала зарождаться обида – колючая, капризная. Я хотел отмахнуться от неё, но усиленная водкой, она заклокотала кипятком и через горло полезла наружу. Я придвинулся к Галышу вплотную и зашипел:

– Ты вообще знаешь, сколько мы народу вытащили? А сколько раз сами горели? А сколько раз чудом живыми выбирались? Чудом, понимаешь? И после этого дворником?!

Галыш испугано выдохнул, а Лёха обнял меня за плечи и потянул к себе.