Роман о девочках (сборник)

Привет всем. Аллочке скажи, что про карандаш я помню и в следующий раз в Риге обязательно куплю. Целую, люблю.

Володя.

18 июля 1964 года, Латвия, Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Любимый мой Люсик! Целые дни я жарюсь на солнце, потому что снимают Овчинникову. Ребята мои измучились – их все время ставят в кадр на третий план и заставляют что-нибудь жевать. А я ни фига не делаю. Всех остальных заставляют пилить, таскать, а я как главный артист – очень оберегаем. Я только придумываю всякие сцены и трюки. А потом их снимают и благодарят. Режиссер обнимается (очень подозрительно) и говорит, что у нас все впереди (я так понимаю, что это о съемках).

Загар у меня странный – весь я красно-бурый, а ноги – бело-розовые. И вся тела горит нестерпимым огнем, а душа болит, и хочется домой. К тому же все семейные артисты хвастаются своими детьми – какие они умные, а дети здесь – при них. Мне завидно. Если бы ты не была так глубоко беременна и не ожидала бы с минуты на минуту, что увезут, мы бы здесь великолепно отдохнули, все втроем. Но… у нас все впереди. Все будет.

Новости: совершенно «неожиданно» приехала Роза – Яловичевская пассия. Поселилась на моем месте, а меня репатриировали к Абдулову и Пешкину. Я сегодня подал жалобу и протест – хочу вернуться на Родину. Мы трое вынашиваем коварные планы ее выселения, и Ялович, по-моему, – за. Мы сообщили в студию свой адрес для Кулик, а эта самая Роза разузнала и приперлась с двумя чемоданами и с наглой рожей. Но… ничего, мы еще повоюем, и я не сдам без боя свою территорию, и она уедет, или я ей подсыплю антабус, а потом предложу тост за Яловича, и она выпьет, начнет ее, болезную, мутить, а я тут как тут – скажу, что это симптомы чего-нибудь ужасного, и выдворим ее!

Люсик! Подозрительно долго от тебя ничего нет. Напиши, лапа, агромадное письмо, и Аркашка там нарисует тик-тикда. Как вы? Чего говорит умный и красивый наш ребенок? Как все? Как мои родители, те и другие, и как те – оправились после тяжкой утраты или еще под впечатлением.

Ну и еще про себя: Даугава здесь мелкая, но там, где мы купаемся, – хорошо. Вчера в час ночи ездили купаться. Вода теплая, и удовольствия вдоволь.

А вообще скучно… Читать нечего. Дописал песню про «Наводчицу». Посвятил Яловичу. Ребятам нравится, а мне не очень. Работать над Бабелем нельзя – мешают. В следующем письме напишу тебе песню.

Я, лапа, ужасно положительный. Все спрашивают, что со мной, почему я серьезный. А я их не удостаиваю и пренебрегаю.

Сегодня впервые посмотрел на себя в зеркало: зрелище удручающее – веснушки, краснота, волосы выгорели и глаза тоже (но стал похож на русского вахлака, от еврейства не осталось и следа).

Засим до свидания. Целую вас обоих и люблю. Всем привет. Даешь ответ!!!

23 июля 1964 года, Латвия, Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Получил от тебя сухое письмо, разбавленное упреками и подозрениями, выпил чашу до дна, и стало мне плохо, а на дне – «Целую», и стало мне хорошо. Лапа! Ты уж не перенашивай так долго, а то уже не терпится. Телеграмму мне пусть сразу дадут, или ты, если успеешь.

Ужасно таинственная история с находкой денег, но… нет худа без добра – пущай радуются и думают, какие они ловкие и умные.

А что ребенок? С кем он будет там жить, на даче? Говорила ли ты с матерью – моей? Она ведь говорила, что поедет на дачу! С деньгами не бойся. Сегодня вышлю тебе 40 р., т. к. 35 Радомыла выгрызает. Он думает, что мы тут миллионеры, и требует проценты. А у нас тут такие дела: поехали мы позавчера в Ригу и остались ночевать у одного «знакомого» врача, у которого был не менее «знакомый» боксер из сборной Латвии, который и украл у нас 20 рублей до копейки, так что обратно мы ехали кроликами, а сделать ничего нельзя было – боксер встал в стойку и в позу оскорбленного, кричал, что у него старуха-мать и что она умрет, если даже подумают про ее сына. А мы доказать не могли, проверили карманы, но он их припрятал в трусы, а в трусы мы не полезли, это неэтично. Вот такая история. К тому же Ялович оставил в автобусе портфель со своими и моими плавками, и я купаюсь так. А завтра будет скандал: я уже снимался в этих плавках, и их хотят укрупнять зачем-то. А их нет. Я предложу укрупнить без них, но на это вряд ли согласятся. Придется вообще без этого кадра. А жаль.

Еще какие новости?

Эта самая Роза покинула мою палатку и ретировалась в поселок, где сняла комнату; Ялович ее не навещал, всячески намекая на отъезд, но она твердо сидела на своем и ни с места. А сегодня выяснилось, что у ней денег нет. Сейчас пойдем обсуждать. Ялович хочет нам что-то сообщить.

Марина лежит на исследовании … Скоро, когда Марина выйдет, – приедет к нам Кулик (она пока живет у Марины). Правда, что здесь Кулик делать будет – не знаю, потому что делать ей нечего. Артистов и так – как собак нерезаных, и еще одна будет. Но она очень хочет, потому что ей грустно. Все соболезнуют.