Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

Номер телефона ему сменили две недели назад, присвоив номер разорившегося частного крематория «Братья Жемчужные». В этом Андрей тоже видел коварные происки Юрия Анатольевича, который уже месяц подбрасывал разных созданных им уродцев. Соседи с ума сходили. Новый русский со второго этажа вызвал экологическую комиссию — проверить дом на радиацию, все оказалось в норме. По району от их дома расползались диковинные животные и слухи один чудовищнее другого. Юрий Анатольевич трудился в своей клинике, производя уродов не покладая рук, и кого другого с менее устойчивой, чем у Андрея, психикой, давно накрепко упакованного в смирительную рубашку, увезли бы санитары. Но Андрей был крепкий орешек, и его это не очень-то огорчало. С Кристиной они встречались теперь редко и только на квартире у старухи. Вокруг Андрея медленно и неумолимо сжималось кольцо. Теперь вблизи него крутились придурки идиотского вида: один с детским барабаном на шее, каждое утро привозимый машиной «скорой помощи», занимал место почетного караула возле входной двери и стоял, замерев, пока кто-нибудь не входил или не выходил; увидев это, идиот выдавал истерическую барабанную дробь. Но если из парадной выходил Андрей, идиот вел себя по-другому: беспрестанно барабаня, вышагивал за ним на расстоянии трех шагов, и, когда Андрей садился в автобус, идиот, не сводя с него влюбленных глаз, и туда следовал за ним. Андрей поначалу приходил в смущение от такого эскорта, пытался прогнать идиота, но потом привык. Ему даже начало это нравиться, тем более что обмануть слабоумного человека при желании ничего не стоило. Однажды он для смеха привез дурачка с собой к Кристине, и, пока они занимались в старухиной комнате любовью, дурачок барабанил под окном на игрушечном детском барабанчике, приводя в нервозное состояние жителей дома.

В последние недели замечалось значительное оживление на рынке недвижимости. Жильцы из парадной Андрея стали скоропостижно переезжать в другие квартиры, при этом вид у них был испуганный и растерянный, словно они спешили сбежать от какой-то заразы. Вместо съехавших жильцов на их место вселялись неполноценные личности с неадекватным поведением и следами вырождения на лицах. По лестнице беспрестанно сновали агенты, предлагая переехать в другие, лучшие квартиры. Блуждали слухи, что их дом хотят сделать интернатом для слабоумных. Не предлагали перебраться на новое место жительства к нормальным людям только Андрею. Даже новый русский не спорил, а переехал одним из первых.

Кристина от всей этой суеты вокруг Андрея впадала в депрессию, иногда после яростной любви она жаловалась на то, что теперь Юра все о них знает и уже нет смысла скрываться, а нужно только ждать, что он придумает с ними сделать такое, от чего все ужаснутся. А то вдруг она кричала, что его нужно срочно убить, умоляла Андрея помочь ей в этом, что им с бабушкой не справиться. Но Андрей был тверд и, однажды решив для себя, категорически отказывался от этого временами заманчивого предложения. В речах девушки было, как правило, мало смысла — сплошные эмоции, — и от этого Андрея тоже охватывали необъяснимая тоска и уныние. Единственное средство, как можно было преодолеть внезапно навалившуюся хандру, это перейти дворик и, поднявшись в квартиру Мелодия, тихонько посидеть у открытого комода, глядя на удивительную и прекрасную, сказочную и феерическую женщину. В такие часы Андрей погружался в глубоко задумчивое состояние блаженства, как будто он сам засыпал, и время для него двигалось уже по каким-то иным, душевным законам: то замедлялось, то мчалось, то замедлялось снова, но это не имело значения, как не имело значения и удушливое пространство Мелодиевой комнаты, двора на Петроградской… он был в другом месте, на просторах души, где нет теней и черных красок, где всегда теплая белая ночь, где нет, кроме них, никого и — ничего, кроме счастья.

Но постепенно, исподволь, вместе с появлением вокруг него изуродованных созданий, психически недоразвитых людей, в душу Андрея начал вкрадываться страх. Он видел воочию все то, во что может превратиться животное и человек, непроизвольно перенося это мысленно на себя и ужасаясь. Ночами, пугая Кошару, он вскакивал с постели и проверял запоры на дверях и окнах. Страх порой являлся в снах, вернее сказать, он уже не уходил из его жизни, но в снах Андрей был беззащитен. Часто, проснувшись, он не мог припомнить, что видел, только ощущение неизбежности чего-то трагического и конечного.

Однажды ночью Андрей проснулся, сел на диване. Теперь из состояния сна он выныривал мгновенно, словно реальность была продолжением реальности сна или сон реальности…