Роман о замках. Книги 1-4

Это был уже второй приезд Кристины во Францию, однако первый оказался столь шумным, что на этот раз Мазарини предпочел устроить нежеланную гостью в этом крыле дворца Фонтенбло, одиноком и удаленном от Парижа на достаточное расстояние, чтобы по мере возможности окружить шведку молчанием.

Она жила там уже целый месяц, окруженная странной и довольно подозрительной свитой из карликов, шутов, слишком красивых итальянцев, псевдоученых и витающих в облаках философов. А простые люди из соседней деревни, в чьих глазах королева просто обязана была вести достойную жизнь, считали, что дочь великого Густава-Адольфа, эта молодая женщина тридцати одного года, пославшая ко всем чертям корону и трон ради того, чтобы путешествовать по миру, переодевшись в мальчика, в обществе кучки таких же авантюристов – это сущее воплощение дьявола.

Отец Ле Бель был уже знаком с Кристиной. Четыре дня назад она первый раз позвала его к себе и передала ему под страхом тайны исповеди (после путешествия в Рим она приняла католичество) запечатанный пакет с какими-то бумагами, попросив сохранить его до следующего приглашения. И вот это новое приглашение только что принес паж, и верный своему слову священник пришел вернуть то, что ему доверили.

Пришедшего проводили не в комнату королевы, как то было в первый раз, а в галерею Оленей. И он встретил там шведку, одетую вовсе не по-королевски, а как обычная женщина. На ней было платье темного бархата, украшенное фламандскими кружевами, и она прогуливалась под руку с восхитительным брюнетом – маркизом Ринальдо Мональдески, о котором говорили, что он ее любовник. Несколько человек из свиты (среди них не было ни одной женщины) шептались о чем-то на другом конце галереи, но они исчезли с появлением отца Ле Беля. Остались лишь два гвардейца и Сантинелли, известный тем, что он вместе со своим молодым братом пользовался покровительством королевы.

А потом произошла весьма странная сцена. Взяв пакет, Кристина протянула его Мональдески, приказав ему открыть его и прочитать содержимое. А тот, едва увидев первые строки, испугался, побледнел и задрожал.

– Тогда прочитаю я! – сказала королева.

И она прочитала.

Это было письмо послу Испании. Оно было удручающего содержания: в нем были яснейшим образом изложены все планы королевы, но, что особенно важно для влюбленной женщины, там были высмеяны ее привычки и физические недостатки. Кристина и в самом деле не была особенно красива, несмотря на искрящийся взор и восхитительные ноги, которые она любила показывать в облегающих башмачках: небольшого роста, с излишне крепко сбитой фигурой, одно плечо выше другого. Лицо ее нельзя было назвать привлекательным, и грудь была, пожалуй, великовата. Все это Мональдески – а именно он являлся автором этого письма – весьма жестоко высмеял. Теперь же он глядел на Кристину с ужасом, а потом вдруг повалился на пол, обхватив ее колени руками:

– Простите! Простите!..

Он не мог вымолвить ничего другого. Бесстрашная Кристина, не желая видеть его таким трусом, отошла к окну. Но он последовал за ней, не вставая с колен и уцепившись за ее платье, не стесняясь присутствия других людей, наблюдавших эту сцену – кто с безразличием, а кто и с ужасом. Наконец королева позволила ему сказать хоть что-то в свою защиту.

Срывающимся голосом Мональдески начал оправдываться. Что же он сказал? На самом деле, ничего убедительного. Он пытался переложить ответственность за эту ошибку на своих врагов, на Сантинелли, которого ненавидел и чей взгляд чувствовал теперь на себе. Но его оправдание получилось неуверенным и туманным, похожим на тот ноябрьский день. Он хотел пробудить в сердце той, кого так жестоко оскорбил, горячие воспоминания об их последних ночах, и при этом он даже не отдавал себе отчета в том, что этими жалкими словами лишь возбуждает горечь в сердце женщины и гнев в сердце королевы.

Когда, исчерпав все возможные аргументы, он смолк, Кристина повернулась к отцу Ле Белю, который, дрожа, перебирал в углу свои четки. То, что она сказала, спровоцировало крик ужаса из уст Мональдески: священник должен был исповедовать виновного, чтобы подготовить его к смерти.

Взволнованный не меньше провинившегося, отец Ле Бель попытался как-то смягчить королеву, но она и слушать ничего не желала – ни доводов монаха, ни воплей человека, рыдающего у ее ног. Она вышла и почти бегом удалилась в свою комнату.