Роман 'Петровичъ'

Бармаглот мужал не по дням, а по годам. Тот момент, когда он перестал проходить в двери родного дома не только прямо, но и боком, стал переломным в его жизни. Он покинул родных пенатов и отправился в большую жизнь — трудную, но прекрасную, полную опасностей и приключений жизнь беспризорного оболтуса… Первые проблемы, которые возникли после этого мужественного решения, встали перед полицией Писипивненска. Если стреножить и захомутать Бармаглота пятерым дюжим городовым еще кое-как удавалось, то затащить его в каталажку не было ни малейшей возможности. После первой бесплодной попытки пропихнуть юного сорванца в двери тюрьмы, промучавшись около четырех часов, начальник полицейского участка, отирая со лба трудовой пот, произнес:

— Не будешь же этому бугаю тюрьму новую строить… Нехай болтается по городу. А попадется еще раз — в силосную яму забросим, будет там срок тащить…

Питая в глубине души подсознательное отвращение к корму крупного рогатого скота, наш герой намотал на пробивающийся ус предупреждение стража порядка и ушел в подполье. В Писипивненске, бывшем во времена доисторического материализма и задолго до своего открытия родоначальником ацтекской цивилизации (ацтеки, приплывшие сюда с попутным ветром по Гнилушке и столкнувшись с героической тупостью местного населения, с горя изобрели самолет, паровоз, телевизор и политэкономику и свалили из этих краев с максимальной скоростью, унося в глубинах огорченных душ глубокое восхищение людьми, способными изготовлять и потреблять в таком количестве такие спиртные напитки), остались кое-какие катакомбы. В них-то и дернул наш молодой человек. Естественно, пройти там он мог далеко не везде, и Бармаглот решил несколько расширить подземные коридоры. На несколько ушедших под землю крестьянских лачуг городские власти поначалу не обратили внимание, но когда в разверзшуюся твердь ухнула новая мэрия, а из получившейся при этом дырищи вылез, почесывая ушибленную голову, Бармаглот с совковой лопатой, начальник полиции вспылил и произнес историческую фразу:

— Хрен с тобой, бегемот чертов! Уродится ж такое — в тюрьму не запихнешь… Живи где хочешь и как хочешь, но попадешься на чем-нибудь серьезном — пристрелим, как собаку!!!

Бармаглот проникся важностью момента и начал праведную жизнь. Он устроился ночным сторожем… и горожане забыли, что такое сон: голос Бармаглота, требующий от какой-нибудь парочки, бредущей из гостей, ночной пропуск, будил все живое и неживое на восемь кварталов вокруг; к тому же, бедняга не умел читать, с горя цеплялся к любой предъявленной ему бумажке, находя в ней какие-нибудь неточности, и волок парочку в полицейский участок как нарушителей общественного порядка. Начальник участка скрипел зубами, но продолжал нахваливать Бармаглота за стремление жить честной жизнью. Одобренный и ободренный страж ночного порядка трудился с каждой ночью все интенсивнее и интенсивнее, и в одно прекрасное утро, обнаружив в каталажке сто двадцать четыре собранных за ночь нарушителя во главе с угрюмым мэром, который чудной ночью вышел на порог подышать свежим воздухом, начальник полиции обреченно простонал:

— Слушай, Бармаглотик… шоб ты пропал… Живи — как хочешь! Гуляй — где хочешь! Твори — что хочешь! ТОЛЬКО ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Итак, бессердечное общество отвергло своего члена… Бармаглот, изнывая от безделья, несколько недель бродил по городу, сшибая головой телеграфные столбы, пока не случилось неизбежное — он снюхался с даоносцами, всегда в изобилии водившимся в Писипивненске. Это пошарпанное и никем не любимое племя, известное лишь своей врожденной узкоглазостью и приобретенной, с оглядкой на местное население, любовью к самогону и вообще ко всему, что горит, научила Бармаглота самому дурному из всей той мерзости, что только могло зародиться в грязных умах этого богопротивного народа: оно пристрастило Бармаглота к борьбе сумо… С тех пор Бармаглот, перед тем, как начать с кем-нибудь разговор, очерчивал вокруг будущего собеседника круг диаметром в семь метров и молча выбрасывал последнего из него, а затем уже открывал рот. Характер его резко испортился, он стал угрюмым и раздражительным. Довольной осталась только местная мафия — она выбрала отверженного своим главарем, и, хотя тот не согласился, стала вести себя еще более нагло и вызывающе…

Легко понять, что отъезд такого горожанина, даже на самое короткое время, из родного города не может вызвать иной реакции, кроме всенародного праздника. А если учесть, что Бармаглот уехал на олимпиаду на несколько дней… Вам все понятно, дорогой читатель!