Роман по заказу

Тогда, мой друг, объясните мне — не могу понять, отказываюсь понимать — почему на нашей прекрасной земле, этом пока единственном обиталище существ разумных, шагнувшей от варварства до звезд, — почему на такой земле методично убивают детей? Перестают убивать в одном месте — начинают убивать в другом. Убивают с применением новейших достижений науки и техники, — если в подобных случаях науку и технику можно еще называть этими благородными словами. Осколками — чтобы их свистящими ножами изрезать, искромсать ребячье тельце. Напалмом — превращая нежную плоть в серый пепел. Бомбами — разбрызгивая по траве кровавой кашицей то, что секунду назад было ребенком. Не могу понять, как летчик, вернувшись с такого «боевого» задания — сам видел в кино, — деловито пересчитывает получку, заботливо отправляет перевод семье: чтобы его дочь аккуратно пила по утрам свой лимонно-апельсиновый сок и прилежно училась хорошим манерам. Не в состоянии понять, как может президент, подписавший раздутый военный бюджет — профинансировав новые убийства, — спокойно играть, забавляться со своим младшим сыном. О, разные там дипломаты, политики, переводчики, — дайте же однажды возможность нам — просто людям — прямо спросить господ всяких президентов: сколько же это может продолжаться? А если и ваших — так?.. Нет, земляне! Пока безнаказанно убивают детей — все человечество должно чувствовать себя оплеванным. Давайте же смоем со своих угрюмых лиц кровавые харчки войны — человеческому лицу пристала улыбка, а не гримаса боли!

Еще, мой друг, мне надо бы поговорить с Вами о другой категории: о тех, кто, правда, не убивает детей, но калечит — бросает их. Вижу, как удивленно приподнялись Ваши брови: очень уж резко, безо всякого перехода, чуть ли не на одну доску с убийцами, и тем более что подобных-то и у нас предостаточно. Нет, нет, не беспокойтесь — никаких таких аналогий, просто механическая, так сказать, очередность. Хотя признаюсь Вам: в бою, доведись, я предпочел бы иметь дело с явным врагом, нежели с соседом по окопу, оставившим своих детишек. Снова предвижу Ваше возражение — чересчур уж крайняя точка зрения. Что крайняя — согласен, но я отстаивал и буду отстаивать ее: есть вещи, которые нужно называть своими именами. Называю: с врагом знаешь, как вести себя и что предпринимать; со вторым — ничего не знаешь, как никогда полностью и не положишься на него. Если уж он отказался, бросил свою кровь, то почему же — моментально найдя сотни убедительных доводов-оправданий, — в трудную минуту не бросит соседа, товарища, Родину?

Не торопитесь, друг мой, — я не ханжа, я не о тех редких единичных случаях, когда человеку ничего другого не остается; знаю, что некоторые болезни личной жизни лечатся не терапией, а хирургией. Причем и в этом случае наибольший урон несет третья сторона — ребенок. Сейчас я — о других. О тех животных в штанах и юбках, у которых все — от стада и ничего — от сердца. Которые назубок знают все права и плюют на элементарные обязанности. Отстаивая свободу любви и, тем самым, скопом оправдывая этих порхающих недоносков, однажды мало симпатичный мне человек в жестоком споре сослался на… Анну Каренину. «Вот он, Монблан любви!» — привожу его патетический возглас дословно. Но ведь Анна Каренина ушла от ненавистного ей мужа, а не от сына, — давайте же припомним, как — дрожа от нежности и страха — тайком прокрадывалась она к своему Сереже. Вспомним, наконец, каким способом разрубила она свой гордиев узел — под паровозом! К помощи транспорта ревнители свободной любви прибегают и теперь, правда — в более безопасном варианте: в купированном вагоне, подальше от детей. В лучшем случае отделываясь помесячным вниманием, взимаемым по судебному исполнительному листу. Чем, кстати, вскорости и кончил мой непримиримый оппонент.

Монблан, конечно, — это Монблан; когда он есть, с ним уж ничего не поделаешь. Но если вы знаете молодого парня, девушку с каким-либо душевным вывихом, изъяном — замкнутых, озлобленных или циничных, — ищите причину в семье, их воспитавшей. В наш цивилизованный век детей калечат и убивают по-разному, и убежден, верю, что рано или поздно в законодательствах всех стран появятся статьи, устанавливающие самые тяжкие наказания за преступления перед детством. Как никогда всерьез не принимал разглагольствования теоретиков от жеребятства о том, что в будущем обязанности родителей сведутся к рождению ребенка, а все остальное возьмет на себя государство. Упаси бог! Случись такое, и с человечеством произойдут непоправимые метаморфозы: усохнет за ненадобностью голова, совесть и до непотребного разовьется что-то другое!..