Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Наконец-то, по обыкновению закоулками подхожу к истории, что вспомнилась мне между прекрасной столицей Мордовии и простушкой-Рязанью. Дело в том, что всем советским гражданам, трудившимся на душных просторах Вьетнамских земель, полагались ежедневные «сто грамм» водовки или коньячку, включая женщин и детей. Сомнительное предписание это было продиктовано обилием странных и не всегда хорошо изученных вьетнамских микробов, которые проникали в «соц-организм» преподлым образом через местную не хлорированную воду, влажный жаркий воздух, плохо прожаренные загадочные блюда, словом, отовсюду! Многие «ответственные сотрудники» жили семьями и, вполне естественно, что жёны, обеспокоенные потомственным алкоголизмом и потерей крепкой мужской доблести супругов, запрещали предобеденные и прочие «чисто медицинские» возлияния. Эта «вопиющая халатность и пренебрежение элементарными санитарными нормами» продолжались, однако, недолго.

В «лагере» появился проверяющий… Этот маленький, давно спившийся человечек осматривал цепкими глазками окружающий его «колониальный досуг». Его мучило похмелье… Очень сильно. Когда прозвучал гонг, зазывающий работников соцлагеря к обеду, он первым ринулся к столу, и, заняв место во главе его, со страшной интонацией в дрожащем «драматикой» голосе произнёс: «Эт-то что?.. Это что же, товарищи, такое? Может, кто-нибудь мне всё-таки сейчас всё объяснит?!!». Голодные русские, недоумённо переглядываясь, напрасно перебирали возможные «косяки» по «санэпидемической» линии.

«Проверяющий» был уже вне себя, лицо его покрылось малярийной испариной, красные глаза вываливались из орбит, руки конвульсивно дёргались, появилась эпилептическая пена: «Да что ж вы творите-то? Что творите? Хотите, чтобы вывезли вас всех с лихорадкой Эбола что ли? Вы этого хотите? Какое разгильдяйство, вопиющая, вопиющая халатность!!! Преступная, слышите, преступная!!!». Прокричавшись, он более миролюбиво и чуть менее драматично продолжил: «Ладно, на проступок ведь иду, глаза закрою, грех на душу возьму, сокрою ваше безразличие… Раздать всем стаканы, немедленно раздать, слышите! Грамм по сто пятьдесят немедленно и разом, пока ещё не опоздали!». Выпив залпом живительную влагу «с тотальной дезинфекцией», он мгновенно «поплыл», подобрел и долго ещё лопотал о санитарных нормах, страшных юго-восточных заболеваниях и грозно обещал неожиданные проверки несколько раз за сутки.

И с той поры никакая, даже самая сердитая жена не смела мешать каждодневному употреблению «лекарственных препаратов», и в маленьком советском лагере наконец-то поселился полный покой.

Сапожки для Анне Вески

Я очень не люблю знакомиться с известными персонами. И вообще, меня всегда так неприятно изумляла страстишка людей, часто и моих близких, что называется, «дотронуться до звезды». Все эти суетливые выпрашивания автографа, жалкие попытки проникнуть за кулисы, жажда «сфоткаться» с маститым артистом, и лучше, если положив ему вальяжную лапку на плечо. Поймите же, он устал! Устал от запанибратства, публичности, пошлых комплиментов, попыток критиковать на уровне Шарикова, и просто от того, что выворачивал перед вами душу часа полтора, а в лицо зноем жёг ослепляющий свет дурацкого прожектора…

Мне, неизвестному никому музыкантику, конечно же, приходилось не раз завязывать себя в узел, и, будучи представленным (чаще некстати), совать свою извиняющуюся ладонь надменному метру. Каждый акт такого «нужного знакомства» я запомнил навсегда, и с содроганиями, стыдом и проклятьями могу в болезненной точности вспомнить. Вспомнить со всеми унижающими поэта подробностями диалогов, высокомерными интонациями и измученной мимикой известных «героев сцены». Как же я их понимаю! Простите, простите все, кого я, «по долгу службы», так сказать, мучил своей ненужной фигурой. Всё ещё тешу себя детской надеждой встретиться на равных с теми «титанами и богами», и испросить прощения за то, что пытался влезть в совершенно чужую, и, думаю, очень себе непростую, жизнь.

За всю свою «ненастоящую карьеру» я не попросил ни одного автографа, а хотел лишь легко потрепаться, поскольку по природе крайне болтлив и любопытен. Но только много позже я осознал, что говорить-то нам не о чём! Никому и ни с кем! Всё, что интересует «самоуглублённого» автора – это своя собственная издёрганная, нервическая персона, да своё же «гениальное до головокружения» творчество. О чём беседовать Гению, даже если пред ним сияет важностью другой Гений, да чего там, Гений… ГЕНИЙ!!!

Вот и сторонюсь я теперь любых пышных рекомендаций, гримёрочных представлений и прочей неприятной и бессмысленной чепухи. Хотя нет-нет, да и приходится послушно подходить к важному человеку с обложки, и после нелепого вранья – а это молодой и «переспективный», лезть с «братскими объятьями» к затравленной прихлебателями звезде, чья физиономия искривилась от справедливой досады. Хватит, хватит, Игорян, завязывай!