Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

А весь этот панегирик я закатил, чтобы, по обыкновению, «филигранно» подвести к милой истории, которая рассказана мне была ещё в далёкой, пугающей школе. Была ли она вообще, эта самая школа?

Тогда, давно и далеко отсюда, мне, как и всем неуверенным в себе обормотам, и в голову не приходила счастливая мысль о том, что я могу казаться привлекательным хоть для кого-то из недосягаемого противоположного полу. Тем более, такой милой девушке, что появилась у нас в классе восьмом. Мне ведь только гораздо позднее донесли, что ботаник-Гоша показался ей занятным и даже «чуть более». Вот кретин! Я же безуспешно пытался осваивать другие, как мне тогда с испугу казалось, надёжные и беспроигрышные варианты. Теперь-то я, конечно, подобно гордому льву, беру всё, что мне нравится (ха-ха-ха!). Ладно, шутки в сторону, только упёртые факты, исторические подробности и поучительные выводы.

Приятная во всех отношениях девчушка прибыла, кажется, из традиционно холодной и слегка заторможенной советской Эстонии. И её мама, что трудилась скромной, но изящной продавщицей в тамошнем магазине обуви, столкнулась нос к носу с самой «обаятельной и нездешней» Анне Вески.

Для тех, кому это славное имя ничего не говорит, даю биографическую справку – это культовая в советские «нестильные восьмидесятые» певица из Таллинна, что с чарующим, почти иностранным акцентом пела про «листья жёлтые» и «марадонну». Для российского забитого населения она, как и любой артист из чопорной Прибалтики, была практически иноземной певицей и вызывала благоговейный трепет обоих, не слишком искушённых полов. Короче, как всем известно, если человеку, что никогда не видел лошадь, показать собаку и уверить, что это лошадь и есть… Ну вы сами всё знаете!

И вот сиятельная Вески в немудрёном магазинчике: фурор услужливости и восторженного угождения, как вы понимаете, не подлежит оценке по десятибалльной шкале – таких запредельных отметок нет в душе и сознании бедного советского человека. И эта полубогиня изящными пальчиками берёт сумочку и долго задумчиво её рассматривает… Неужели возьмёт?!! В нашем магазине, сама Вески?!!! «Берите-берите!!! Вам очень к лицу!» – наперебой несутся влюблённые советы и пожелания переполошенного персонала. «Ох, вы зна-аете (как же передать тот феноменально милый, почти родной акцент!), к эт-той сум-мочке нужны и сап-пожки, а ден-нег нет!» – мило лукавит звезда и выплывает из изумлённой лавки, оставляя шлейф дорогого, недостижимого парфюма и неземного чуда соприкосновения к экранному, зазеркальному миру.

Ещё долгие годы, думаю, горячо обсуждались в этом обласканном богами заведении, правда ли не было денег у этой роскошной повелительницы Муз или зыбкая дымка лицемерия пробежала в воздухе, дабы чуть приблизить «к народу» образ великосветской артистки из сказочного города Таллинна? А реально, братцы, правда что ли, не было у неё бабок, или так, «понты» кидала Заслуженная артистка Эстонии?

Люди могут воскресать, это прекрасно

Вы встречали когда-нибудь призрака? Я однажды – да. Когда-то давным-давно, когда каждый новый денёк был, как чудо Господне… Да чего это я вру, граждане дорогие, он и сейчас чудо из чудес, и с каждым волшебным днём всё острее это великое счастье! Чего только не брякнешь для «красоты слогу», приходится себя поправлять, зарвавшегося «витийствующего прозаика»!

Я уже упоминал как-то о легендарной «впадине» – странном месте в подвале одной из нижегородских библиотек, что ловко оккупировал сметливый местный музыкант Серёга Ретивин. Права на изобретение этого остроумного термина принадлежали одному пианисту, а впрочем, и баянисту, чьего имени не осталось в моей изрядно дырявой голове. Он называл процесс потери человека в этом магическом помещении – «впасть» или «впадать». Существо, очутившееся в сиих зыбких чертогах, могло исчезнуть на несколько суток и жить так без времени и пространства, пока само коварное нематериальное поле не отпускало его на обманчивую свободу.

Зато я вспомнил, что этот крайне занятный чувак подрабатывал игрой на гармошке в переходе, ведущем к остановке на Площади Минина. Он был неизменно в тёмных очках, бледен и худ, и так ловко изображал слепого, что подавали ему очень густо. Голова его на тощей шее с болезненным кадыком была запрокинута назад и периодически очень натурально подёргивалась в каком-то предэпилептическом припадке. Трогательный до зловещего образ, дополненный душещипательным материалом и неплохой техникой, вызывал в наивных гражданах мысли о бренности своей собственной почти сытой судьбы, и они без сожаления расставались с мелочью в своих мещанских карманах. «Такой молоденькой, а слепенький, да и больной, похоже, сердешный…» – думали в приступе жалости к самому себе немудрёные жители нашего скучного городка.