Роман с автоматом

у тебя же глаза есть, а ты… Посмотри на меня: я абсолютно сле-

пой, и это ты меня должен был спасать……..

Дальше он смеялся, и я засмеялся вместе с ним, зараженный его веселой тряской, и вдруг замер, и замерло все: я понял то, что он мне только что сказал.

– Ты слепой? – спросил я.

– Ну да! Слепой, а половчее тебя!

– Я тоже слепой… – произнес я с усилием. Человек перестал смеяться.

– Ты тоже? – произнес он с недоверием. – А где твоя палка?

– А где твоя? – спросил я.

– Я здесь живу и работаю, все здесь знаю, мне палка не нужна. Ну-ка, дай сюда руку!

Я ткнул руку в сторону от его колышащегося живота.

– Да, парень, ты тоже… – удивился он и вдруг снова затрясся. – А знаешь, смешно получается, как в анекдоте про слепого удава и слепого кролика… Тебе сколько лет?

– Четырнадцать, – соврал я.

– Э, молодой совсем! Пошли, прогуляемся!

Так я познакомился с Харальдом, официантом «Невидимки». Харальд был наполовину араб, родом из Гамбурга. Он плохо видел с детства, с каждым годом хуже и хуже и совсем ослеп к двадцати двум.

– Темные рестораны – это очень старая выдумка, – говорил он. – В Гамбурге их несколько, я работал во всех по очереди. В одном хозяин был другом моего отца. А отец торговал автомобилями. – Тут голос его словно поднимался по лесенке вверх и расплескивался смехом, немедленно приводящим тело в неустойчивое, трясучее состояние. – В первый и последний раз я сел за руль в восемнадцать лет – и почти сразу влетел в соседский забор. Собаку задавил, клумбы все вверх дном перевернул – умора!

Темнота, в которой обитал Харальд, была не черной, как моя. Перед его взором постоянно было белое. Впрочем, какое-то движение и иногда цвета он все-таки улавливал и сообщал мне об этом с гордостью.

– Как в телевизоре. Картинка нормальная, потом бац – вылетает зеленый цвет. Все становится фиолетовым. Потом бац – красный уходит… И так далее, пока не останется белый экран. Но иногда какие-то контакты там перемыкает, и то зеленое появится, то красное.

Передавая ему мои ощущения окружающего мира, я прислушивался к себе, пытался понять, что же такое позволяет мне ходить по улице и не натыкаться на углы.

– Движение воздуха, – говорил я, – и тепло…

– Круто, парень! – задумчиво говорил Харальд. – Получается как инфракрасная техника. Слыхал про такое?

– Нет.

Харальд объяснял. Он очень любил технику и мог часами рассказывать про принцип действия всяких приборов.

– В общем, на этой инфракрасной штуке можно видеть все. И даже лучше, чем нормальным глазом. Тренируй это умение – оно тебе поможет.

Моя жизнь изменилась. Сначала, выходя из дому, я делал вид, будто иду на автобус до школы, а на самом деле брал такси до Пренцлауэрберг. Мы встречались там с Харальдом, сидели во двориках и болтали о всяком. Он покупал пиво, я ничего не пил, просто слушал. Подаренные деньги таяли, и я спросил у Харальда, как ездить к нему на общественном транспорте. Он сказал, что я должен ехать на том же автобусе, что и в школу, но в другую сторону, до конечной. А там он меня встретит и покажет, где пересаживаться. Так впервые я попал на Алек-сандерплац.

ХЕЛЬСИНГФОРСЕРШТРАССЕ

Вечером, среди остывающих стен и прохладного воздуха в Берлине есть теплые, магнитные места – телефонные будки. За толстым стеклом, металлическими или пластмассовыми перекладинами горит слабый электрический свет – интимное тепло тлеющей спирали. Люди, минуту, час, полдня назад заполнявшие собой будку, оставляют там кто свое дыхание, кто – жар трения резиновой подошвы о резиновый же пол, кто – бутылку пива, холодную, со стекающей обратно на донышко пеной.

Я позвонил ей из ближайшей к моему дому телефонной будки в тот вечер. От трубки пахло застарелым алкоголем и слегка горелой пластмассой, слышно было плохо, но голос на другом конце оставался таким же, как тогда, когда на следующий день после нашей первой встречи она звонила мне.

– Я неважно себя чувствую. Наверное, не смогу прийти…

– Ненадолго… Или… Давай я приду. Принесу что-нибудь. Лекарства там…

Она коротко засмеялась.

– Что ты, какие лекарства! Аптеки закрыты. И потом, у меня не прибрано – я не могу так принимать гостей.

Мы еще поговорили, и она повесила трубку. Я стоял в будке.