Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

Должен признаться, что проявил полную и непростительную самонадеянность, то есть понадеялся на себя и на свой авторитетец. И мне и ему во всех возможных местах трудоустройства оказали заслуженный прием. Да еще мой недолгий опыт начальствования сыграл роль волчьего билета: ну кому нужен работничек с лидерскими амбициями, равно удаленный от пенсионного возраста и от интересов коллектива. Попробуй теперь докажи, что у тебя нет таких амбиций, что не волк ты по крови своей. Не поверят: где гарантия, что ты после примерного дремания на трех заседаниях ученого совета вдруг не проснешься на четвертом и не ляпнешь, что почтенный институт занимается ерундой? Невелика наша научная деревня, и чтобы понять свое в ней место, необязательно от каждых ворот получить поворот — иные отлупы можно и предугадать, вычислить.

Рита Ручкина — наш верный барометр и флюгер, та сразу на меня рукой махнула. Бывало, по часу мы с ней телефонную сеть эксплуатировали, обсуждая национальные особенности русского филологического быта, а теперь словно и номер мой забыла. Впрочем, она по-своему права, переключившись с меня, ставшего теперь почти ее ровесником, на новые, растущие кадры. Она ведь не случайно горит общественным энтузиазмом двадцать четыре часа в сутки: муж у нее не то пьет, не то гуляет, не то совсем ушел из дому. А я для Риты что-нибудь реальное сделал за все годы нашего знакомства, с одиночеством помог ей справиться?

Жизнь вообще помолодела. Научную ситуацию постепенно начинают контролировать некоторые наши бывшие студенты, — собранные, целеустремленные, чуждые сомнения в себе. Я уже не назвал бы их просто аррогантными — пора этому прилагательному перейти в существительное, из отдельного признака в сущность — «арроганты». Это люди, которые сходу присваивают себе монопольное право распоряжаться в науке, как у себя дома. Талантливы они скорей в административном плане, к концепциям всяким относятся со здоровой долей цинизма, а к их производителям — с вежливо скрываемой высокомерной иронией. Во мне как-то с возрастом аррогантность непрерывно убывала, поэтому с новейшими аррогантами у меня не конфликт, а просто полное отсутствие контакта и диалога.

Однако гораздо больше меня удручает, что и Ранову в их мире места не нашлось. К нему относятся с почтением, но никаких выводов из его довольно категоричных трудов для себя не делают. Вот сейчас появилась такая должность «ведущий научный сотрудник», хотя в нашей области носители этого титула обычно никого никуда не ведут, а копают каждый свой небольшой огородик Ранов — классический ведущий, природный лидер, хоть и совсем немолодой по нынешним меркам. Не знаю, как в политике, но в науке лидеры, по-моему, необходимы. Снова думаю о том, что сам мог бы сделать больше будучи не кустарем-одиночкой, а рядовым «ведомым» рановской школы.

Односельчане между тем все одно спрашивают, когда кого-нибудь из них случайно встретишь в библиотеке или в книжном магазине:

— Вы теперь где?

Так и хочется ответить в рифму. Потому что вопрос — хамство четырехкратное. Во-первых, неблагородно, на мой взгляд, отождествлять человека с должностью, с позицией в штатном расписании. Во-вторых, так можно наступить на любимую мозоль: а что если у человека именно сейчас именно с этим проблемы? В-четвертых, вопрос обнаруживает неосознанную корыстность: дескать, чем спрашиваемый мне может быть полезен.

Забыл «в-третьих»? Ну, пожалуйста, при всем при этом вопрошающему совершенно до лампочки, что происходит с респондентом. Получив ответ, он его забудет, отойдя от тебя на первые же десять метров.

У Насти ситуация все-таки иная. Как-то днем возвращается она с Дорогомиловского рынка и вся насквозь сияет. Что уж такого на рынке-то радостного могло произойти?

— Ты представляешь, кого я сейчас встретила?

Общих знакомых у нас пока очень немного, тем не менее угадывать не пытаюсь, чтобы не смазать последующий эффект изумления.

— Зухру! И она меня чуть не на коленях упрашивала вернуться на работу. Она вообще на похвалы не щедрая, а тут прямо открытым текстом призналась, что лучшие постоянные клиенты ее все время достают насчет меня.

— Я их в определенном смысле очень даже понимаю, но что — ты хочешь туда вернуться?

— Да нет, нет! Ты пойми, что моральная победа за мной осталась!

Понять могу, теоретически. Чувственно же мне знаком только вкус морального поражения. Судите сами: сорок пять мне лет; четыре книги у меня вышли, вроде бы не совсем пустые, есть полученная без хлопот и унижений докторская степень, даже известность имеется какая-никакая: пусть не первый я парень на нашей русистской деревне, но и не самый последний. Словом, и си-ви более или менее пристойное, и силы есть нерастраченные, а вот на фиг всем сдался. Определилось мое занятие — уходить. Да, в области массажа и интима человеческую энергетику больше ценят. Настино упругое тело с его тонизирующим излучением оставило больший след в душах людей, чем мои монографии и доклады…