Роман… С Ольгой

— А я особо не стараюсь. Мыслей нет. Ни здравых, ни шальных. Ты просто трахаешь меня, а я процессом наслаждаюсь. Ничего особенного. Нормально. Ты это умеешь, кто бы что ни говорил. Без обид! Могу поставить три звезды, а после куни ты стремительно взлетаешь на четыре. «Пятёрки» больше никогда не будет — здесь увы: слишком долгая прелюдия, на коде я стону, как рваная резина, а после сброса напряжения быстро засыпаю. Бывало лучше, Юрьев. Однако не на что пенять. Всему своё время. Наверное, общий средний возраст и начинающаяся старость женской репродуктивной системы играют против нас. Сухость замучила. Эластичность ведь уже не та.

Отлично разнесла. Мне нечего сказать, хотя, пожалуй, будет так:

— Почему? — с плеч начинаю стягивать пиджак. — Ты ужинала? — оглядываюсь, как шпион, по сторонам. — Давно?

— Конечно, — хмыкает и тяжело вздыхает. — Я не ждала тебя. Ты опоздал.

По-видимому, намечается очередной скандал. Мне кажется, напрашивалось окончание фразы:

«Как всегда»?

— Что теперь не так? — откинув в сторону пиджак, шагаю смело за порог и мягко прикрываю дверь. — Мы одни. Малыш не слышит. Можно говорить.

— Детей не будет, Юрьев.

— Почему?

— Никогда.

— Почему?

— Я не хочу.

— Сколько часов длится твоё новое желание? — зеркалю позу, согнув колени, плюхаюсь на жопу, легонько подтолкнув её.

— Осторожнее, — шипит змеёй и зыркает, прожигая взглядом мою рожу.

— Извини. Я не расслышал. Ты обозначила причину, по которой вдруг решила, что не родишь мне сына?

— Не хочу, — раздвинув ноги, Оля располагает на своих коленях как будто сильно изможденные, вытянутые руки-плети. — Дети не нужны. Нам точно не нужны. Мы их угробим. Вернее, я!

— Это твой ответ? — замечаю пачку сигарет. — Теперь зарядишь про то, что «плохая мать», потому что…

Вот же дрянь. Моя пачка, мои сигареты — всё мое. Искал сегодня, а их жена взяла. Вероятно, утром, пока я в ванной надевал штаны, а после на бегу застегивал манжеты рукавов рубашки.

— Это ответственность, Юрьев.

— Тебе не десять, Лёль. К тому же…

— Не в возрасте дело. Я принимаю препараты, от которых сознание играет в прятки…

Те медикаменты, что ей совсем не помогают?

— … более того, посещаю психотерапевта, который не наблюдает подвижек или улучшений в состоянии, — жена закусывает ребро своей ладони и пропускает кожу через зубы. — Это не лечится, Юрьев. Эту память, — внезапно бьет кулаком себе в висок, — не заткнуть. Она трындит, трындит, потом бормочет, жутко скалится, пищит и булькает, но, хоть ты сдохни, ни хрена не замолкает. Но для этого, как мне секретным образом поведали, была придумана лоботомия. Ради твоего сына я на всё готова, муж.

— Прекрати! Что произошло?

— Там, — жена назад кивает, — спит маленький ребёнок, а я…

— Могла бы рядом спать.

— Так и было, — вскинувшись, с присвистом отвечает. — Я спала, а потом внезапно захотелось покурить. Знаешь, как перед смертью? Мол, если не сейчас, то больше никогда.

— Что случилось? Он тебя толкнул? Ущипнул за грудь? Открыл глаза и в чём-то обвинил? Пиздец! Я не могу разговаривать с тобой, накидывая версий, формируя диалог. Ты или подключайся, или…

— Нашему сыну было бы десять лет сейчас, Юрьев.

— И что? — потупив взгляд, уставившись перед собой, задушенно хриплю.

— Десять лет, но ни хрена толкового у нас не вышло.

— И что? — выбираю из пачки сигарету, которую вращаю между своим большим и средним пальцем. — Какая-то бесконечная херня, которую ты никак не сложишь во что-то умное. Десять, пять, пятнадцать, двадцать, сотня и полтинник. Какая, к чёрту, разница? А?

— Тело помнит, Рома, — с тяжёлым всхлипом произносит. — У меня болит живот.

— Ни хрена оно не помнит. Что ты ела?

— Помнит, — еле двигает губами и жалобно сипит. — Я сыта по горло и это не кишечный взрыв. Боль другая!

На неё, наверное, нашло? И так всегда. Как только дело приближается к концу года… Как только наступает грёбаный ноябрь… Как только… Так мы с Олей погружаемся по маковку в провал!

— В этом году уедем, — говорю, как отрезаю. — Без разговоров. У нас есть ещё два месяца. Найдем, куда смотаться. Мир большой — вакансий много.

— Нет, — тихо, но в то же время резко отвечает.

— Да! Я не спрашиваю о твоих желаниях. Под мышку чемодан, тебя и куда-нибудь подальше. Вон из этого гадюшника.

— Ты… — она зажмуривается и словно про себя считает, — хоть слышишь, что тут говоришь? Круизы? Туристические путёвки? Будет, как обычно. Она передала письмо?

Что-что? Наверное, мне почудилось. Подходящее время прикинуться глупым валенком.

— Стефа написала очередную просьбу о помиловании? — всё одно настаивает на своём.

— Не успела.

— Не ври! — жена плюется прямо в рожу. — Я знаю, что он всё передал. Тогда, когда…

Решила наконец-то прочитать?