Роман… С Ольгой

— Твой Юрьев наконец-то подрулил, если это интересно, а в настоящий момент профессионально мостит крутую тачку перед домом, — произносит Инга. — Грустный, очень хмурый и весьма сосредоточенный. Слышишь? Будет злой?

Огромные проблемы с папой. Старшему, к сожалению, с каждым днём не становится лучше. Скорее, наоборот. Лечение не помогает, однако стремительное развитие всё-таки немного сдерживает, при этом Игорь Николаевич вынужденно проводит почти всё время на ядовитых капельницах, болезненных процедурах и бесконечных рентгенах в специализированном стационаре, строительством которого когда-то занималась наша фирма. Босс считал этот государственный заказ особо важным и весьма полезным делом. Делом собственной чести. Красов — бескорыстный шеф. Справедливый, трудолюбивый и слишком деятельный мужчина. Ещё, конечно, прозорливый и крайне дальновидный человек. Поэтому на сам проект и возведение почти с нуля крутого онкоцентра потратил собственное время и солидный, дорогостоящий человеческий ресурс, за что город в качестве достойной оплаты за выполненные, как обычно, на «пятёрку» строительно-монтажные работы выплатил солидный гонорар и выдал Красову пожизненный карт-бланш, закрепив тем самым архитектурно-проектировочную монополию на местном стремительно развивающемся рынке. Кто же знал, что первым, посетившим высококачественное заведение, станет пожилой тяжелобольной отец начбеза той же фирмы.

— Отойдите, пожалуйста, от двери, — я вытираю насухо ладони, внимательно разглядывая свой внешний вид.

— Цыпа, что там? — кричит наш босс.

— Всё хорошо, — Ася моментально отзывается. — Оль…

— Нам вызвать для Лялика психиатрическую бригаду? Организовать смирительную рубашку? Нарядик подтянуть? Навалиться крупными плечами на дверной проём с неугомонным Котяном? — хохочет идиотом Фрол. — Иди сюда, трусиха. Я всего лишь хочу с тобой потолковать под музыку на чётенькие три с лишним четверти. За ноги не очкуй — не отдавлю.

— Саш, прекрати, — лепечет Инга и тут же обращается ко мне. — Лёль, не слушай.

И снова — в мыслях ничего такого не было. Вот чёрт придурковатый! Да что с него, в конце концов, возьмешь?

Налюбовавшись вдоволь на себя, почему-то останавливаюсь расфокусированным взглядом на маленьком, дешёвом, но в то же время очень элегантном украшении, которое, между прочим, подарила мне… Свекровь!

Марго на тридцать девятый день моего рождения в качестве милой безделушки, о которой я просила исключительно из вежливости и чтобы не обидеть стариков, преподнесла небольшую брошь в виде аиста, удерживающего в здоровом алом клюве белоснежную пелёнку, в которой бултыхается новорожденный карапуз, неуклюже шлёпающий пухлыми ладошками по длинной шее птицы, несущей по известной всем традиции его к заждавшимся родителям.

Любимый сын надменно фыркнул и что-то нехорошее сквозь зубы процедил, когда в тот день увидел сильно нервничающую мать, цепляющую мне на блузку дешёвую бирюльку. Маргарита Львовна и мой Юрьев почти не разговаривают: «Привет-пока. Да как дела?». Однако, как это ни парадоксально выглядит, при каждой нашей встрече я остро чувствую вину, испытывая при этом так называемый испанский стыд за мужа. Наш младший бесится и фортели выкидывает, а я жалею Маргариту и, видимо, прихожу к ним в дом только лишь назло ему.

Неужели эта брошка помогла? Я в подобное, естественно, не верю, но ведь что-то мать творила в пустой квартире, пока присматривала за Паштетом. Колдовала, связывая наши рукава.

Щёлкнув замком, открываю резко дверь и тут же натыкаюсь грудью на девчонок.

— В чём дело, Лёля? — смотрит исподлобья Инга.

— Съела что-то не то, — хочу протиснуться сквозь слабый строй. — Сильно пучит и нудит. Вы позволите?

— Не обращай на него внимание, — осторожно дёргает рукав моего свитера. — Просто потанцуй с ним. Пусть успокоится.

— Ты пристраиваешь меня к Фролову, Инга?

— Я хочу, чтобы Саша хоть несколько мгновений помолчал.

Вот это поворот! То есть, по её мнению, он сохраняет тишину, когда якшается со мной?

— Ин, то ли глупо, то ли дебильно выглядит. Подловато, если угодно. Ты не находишь?

— Нет.

— Так надоел?

— Нет.

Одновременно оборачиваемся, отвлекаясь на звук захлопывающейся входной двери, проём которой пересекает промокший сильно Рома.

— Там, что ли, дождь идёт?

— Это Юрьевские слёзы, — язвлю, встречаясь нежным взглядом с мужем.

«Привет!» — шепчу ему, не произнося ни звука.

«Привет!» — кивком здоровается и сразу начинает раздеваться.

Влажные волосы, мокрое короткое пальто, тёмно-синий гольф и узкие, сохраняющие стрелки, чёрные наглаженные профессионально брюки. Юрьев довольно строг в одежде и собственному вкусу никогда не изменяет. Обожаю, когда он выглядит ищущим на свою задницу определенных приключений загнанный, с огромным, закинутым на плечи языком самцом.

— Ты такая колючая, — настырно ноет Асик. — Кусаешься и злишься. Почему так? Твое настроение зависит от погоды?

Вообще-то от формы одежды грозного начбеза.

— С нас хватит одной мягкой и покладистой. Терехова? — сверяюсь со своей почти ровесницей. — Не желаешь чего-нибудь умного сказать или добавить что-то невпопад?