Роман… С Ольгой

— Помажь ему зелёнкой будущие шрамы и никому не открывай. Если не было свидетелей, то и ничего предъявить.

Однако мало ли? Пострадавшая сторона может привести подмогу и атаковать сбежавшего со стихийного поля брани.

— Ты меня не слышишь? — опять кричит жена.

— Слышу, но не догоняю, чем я могу ему помочь? Он взрослый парень. Пусть привыкает держать удар. К тому же…

Какого чёрта Пашка делал на открытой улице?

— А как он оказался на свободе?

— Моя вина, — захлебнувшись всхлипом, быстро отвечает. — Не закрыла дверь и не уследила. Он прошмыгнул между ног. Я даже сразу не заметила, что его нет дома. Потом пошла в магазин, а по возвращении возле подъезда услышала дикий крик и…

Пиздец! Ну вызвала бы храбрую полицию, в самом деле.

— Сейчас ты где?

— Дома.

— Я правильно понимаю, что Паштет задрался с местной гопотой?

— Ты приедешь? — из голоса уходят жалобные нотки, а гласные внезапно обретают металлический оттенок.

— Через десять минут буду.

— Поторопись, — прокричала и сразу отключила вызов.

Кота она жалеет больше, чем меня. Чудны, о, Господи, твои дела, но ничего здесь не поделать. Рубашка, брюки, нижнее бельё промокли насквозь, а в волосах застряла соль и поднятый со дна песок.

«Талантливый чертяка, Ромка Юрьев!» — хихикаю, как идиот, придавливая кнопку запуска движка.

Работа, дом, скандал, любовь и… Слишком борзый кот! Кот, который, если честно, за полный год не сильно-то подрос. Характер у недотигра очень скотский, а временами — даже сволочной. Он наглым образом обосновался в нашей с Лёликом квартире. Я для него пустое место, зато жена — двуногий царь и Бог…

— В центре, да? — пританцовывая возле лавки, на которой стоит переноска с потрёпанной изрядно киской, жена почти визжит. — Что ты творишь?

— Лёль…

У Ольги искромсаны в лохмотья и до костей разодраны снующие туда-сюда, трясущиеся сильно руки.

— Как вода? — брезгливо дёргает мой воротник. — Юрьев, ты на башку больной?

— Будем препираться или поедем туда, куда ты несколько минут назад хотела?

— В клинику.

— Областную? Извини, я не успел договориться об отдельной палате и индивидуальном питании. Доктор предполагается дежурный.

— Ветеринарную, — жена заламывает руки и запускает пальцы себе в волосы, которые вспушивает и бережно приподнимает, растягивая при этом кожу на заплаканном лице.

— А тебе помощь не нужна? — обхватываю тонкие запястья, на которых, если честно, нет живого места. — Тебя укусили, что ли? Это зубы или? — провожу подушечками больших пальцев по вздувшимся бороздкам, из которых бисеринками выступает сукровица. — Ты с ними дралась? Блин, Лёль! Какого чёрта? Они бы сами разобрались.

— Да, — она внимательно следит за тем, что я с ней делаю. — Они кусали Пашку. Я еле разняла.

— Оль, он дворовый наглый кот. Драки — это его образ жизни. Уши там на месте? А хвост?

— Он домашний. Даже толком улицы не знает.

Ну да, ну да! То комфортабельная переноска, то частая и плотная москитная сетка, через которую он за стремительными ласточками следит, то ещё какая лабуда.

— Инстинкты не обманешь. Уверен, что он себя в той драке тоже показал.

— Ничего он не показал. Кричал, пищал, шипел и заваливался на спину. Между прочим, у него из попки кровь идёт, — «чудовищную тайну» странным шёпотом вещает.

Итить! А на хрена мне эта информация? За что? За что жена со мной так поступает?

— Его за задницу кусали?

Чего уж там? Последнее предположение звучит и видится смешно.

— Пожалуйста-а-а, — Лёлька кривит губы и жалобно скулит. — Поехали в больницу.

По её словам, кот ранен и морально, и физически, но то, что видят мои глаза, свидетельствует совершенно о другом: себе блохастый непоседа вообще не изменяет. Пашка яростно шипит, приподнимает гребнем весь загривок, и даже лупит некрупной лапой по проволочным прутьям пластиковой дверцы, пока я аккуратно и с наигранным почтением устраиваю транспортировочный ящик на заднем сидении в своей машине. Вцепившись мелкими когтями, по-крокодильи открывает пасть, демонстрируя мне, по-видимому, исключительно на всякий случай весь свой имеющийся жуткий арсенал.

— Он не выглядит несчастным, скорее взбудораженным и крайне агрессивным. Есть мысль, что Пашка настаивает на реванше. Где бузотёры, которые воспитывали нашего мерзавца?

— Не знаю. Ему ведь больно, — смешно бормочет за моей спиной. — Нельзя быть таким толстокожим.

— Я не говорю, что не больно. Я говорю, что он абсолютно не расстроен. Скорее, возбужден. Как ты его, кстати, отбила?

— Водой их разлила.

Определённо очень действенный и даже безопасный способ.

— А как получила свои ранения? — между подушками трамбую гарцующую клетку. — Вода — всё ясно, но на твоих ладонях нет живого места. Оль, я предлагаю поехать для начала в больницу для людей.

— Мне не больно. Я всё смыла, а потом протёрла спиртом. Продезинфицировала.

— По-моему, здесь надо зашивать, — вполоборота обращаюсь к ней.

— Нет, всё нормально. Там здоровая рыжая тварь проявляла бешеное рвение. Такое впечатление, что они давно знакомы и испытывают друг другу непереносимость и даже ненависть.

Или странное влечение. А что? Всё может быть. Итак?