Роман с патриотом

Слава Богу, прискакал Лев в каком-то ужасающем плаще с драной подкладкой и потащил меня в продуваемую ветром «стекляшку», где мы не успели выпить по кружке пива, как туда ворвался Нико и сел за наш стол. У Нико была, пожалуй, только одна хорошая черта - он непрерывно нас угощал и вообще вел себя так, как будто мы были школьниками, прогулявшими учебу и наткнувшимися в кафе на учителя физкультуры. Он заказывал пиво литрами и после каждой кружки говорил, что у него назначена важнейшая встреча, которую никак невозможно пропустить (в финале он, разумеется, просто вырубился в «стекляшке», уткнувшись носом в пепельницу, и старший брат Льва, Ваня, смущенно отвел его обратно в редакцию). На протяжении всего нашего разговора, который с каждой новой кружкой пива все больше уподоблялся ругани матросов в портовом баре, Нико критиковал мой внешний вид, указывая на то, что я неженственна и поступаю очень неумно, одеваясь в джинсы. Я что-то вяло возражала, борясь с желанием послать его в жопу, но тут он резко отвлекся от моих джинсов и без всякого вступления повел речь об осаде Белого дома.

Кажется, именно в тот момент мне открылась простая и жалкая, как история изнасилованной пастухом свинарки, суть этих уродов. Нико говорил про «девяносто третий год» так, как будто в его пьяной, похабной жизни, протекавшей в сексуальных мытарствах с дворничихами и многодетными матерями-одиночками, с тех пор хоть что-то изменилось, а Лев слушал его со скорбной мордой, как бы давая понять, насколько значима для него эта трагическая тема. Я не могла понять, какую мысль хочет выразить Нико, потому что он рассказывал сбивчиво, повторяясь, прерывая свой монолог криками: «И входит «Альфа»!» - и в конце концов я пришла к выводу, что это говорит уже не человек, а водка, и мне никогда не узнать, куда и зачем входит «Альфа».

Самое ужасное было в том, что эти кошмарные идиоты мнили себя в чем-то причастными к гребаной осаде Белого дома, о которой уже думать забыли даже живущие в его часах вороны, и, пьяно размахивая руками, ревели о том, что «это сломило» их. Почему это их сломило, так и осталось для меня малоинтересной тайной.

Все эти люди, подобные Льву и Нико, который зачем-то сообщил за столом, что у него «пиписька влево», были опасны своей заражающей и фатальной неспособностью к творчеству, к тоске по красоте, к мечте увидеть этот мир таким, каким видит его Господь.

- Женщина в штанах - это позор России. - Нико снова переключился на мои джинсы. - Потому что женщина в штанах не христианка. Ты испорчена и порочна своим мусульманским прошлым, - нагло заявил Нико. - Спать с мусульманином, по Библии, все равно что принять ислам.

- Ну, я там такого не читала, - растерянно ответила я.

- Нет, - настаивал Нико, - объясни, зачем ты это делала? Зачем ты ложилась в постель с врагами, которые, как жиды, обрезают себе члены?

- У них большие члены, - объяснила я.

- Какие? - не унимался Нико (ко всему прочему, он очень любил обсуждать различные половые мерзости). - Сейчас мы поедем ко мне домой, я тебя трахну, и ты честно скажешь мне, у кого член больше...

Лев сидел и молчал. Он просто не сказал ни слова.

- До свидания, - я поднялась из-за стола и вышла на улицу.

Лев выбежал за мной и тупо стоял рядом, пока я ловила машину.

- Я думал, ты тоже этого хочешь... - как-то странно оправдывался он.

- Пока, Лев, - сказала я.

Такой мужчина был мне не нужен. Он был мертвецом, скелетом в лохмотьях каждый день нарушаемых принципов и трусливой морали.

Все это было мелко и серо, неостановимая профанация писательского сынка, с гипертрофированным самомнением и полным отсутствием воли к действию.

Мне становилось с ним все более скучно. Каждая наша встреча заканчивалась ссорой, когда один старался как можно сильнее унизить другого - после этого я всегда в злобной истерике звонила папе, а он говорил: «Кончай с этим ничтожеством».

Папа был, черт возьми, прав.