Роман с призраком

Я думала о нем весь день, и больше всего мне не давала покоя мысль о том, каково быть любовницей такого сильного человека. Он сразил меня одним своим внешним видом. Что же случилось бы, если бы он коснулся меня?

Я поднесла чашку к губам и выпила сладкого чаю. Почему бабушка кладет в него так много сахару? Почему она губит совершенно изумительный чай?

С этим нельзя было ничего поделать. Я влюбилась в собственного прадедушку. И это была безнадежная любовь, ибо у меня не оставалось ни малейшей надежды узнать его. Он никогда не увидит меня, и мы не испытаем интимной близости. Виктор Таунсенд, которого я видела, и Виктор Таунсенд, который в воображении держал меня в своих руках, были разными мужчинами. К тому же они оба умерли.

— Как твои ноги? Может, мне смазать их кремом?

Я уставилась на бабушку. Она понятия не имела, чем занята моя голова, не догадывалась, почему ее внучка молчит весь день. Мне хотелось сейчас поведать ей о том, как я сказала дедушке, что Виктор Таунсенд — тот мужчина, которого следует не презирать, а любить, что я видела его и что он по непонятной причине продолжает жить под крышей этого дома. Но я не могла. Бабушка не поймет. А что если, рассказав все, я навсегда потеряю его?

Мне даже подумать было страшно о том, что все могло прерваться, что следующая глава в истории этой семьи может оказаться последней. Хотелось, чтобы мимолетные встречи с Виктором продолжались вечно, точно так же, как он и Дженнифер теперь находились вместе и переживали вечера 1890 года. Мне хотелось навеки остаться в этом доме и больше не возвращаться в Лос-Анджелес, чтобы не потерять обретенные драгоценные мгновения. Впервые в жизни я почувствовала, что существую.

— Бабушка, ноги все еще болят.

— Тогда пойдем, дорогая.

Мы пересели в мягкие кресла перед газовым обогревателем, и я думала, как уменьшить его пламя. По какой-то причине мое тело стало очень чувствительно к теплу, и я предпочитала более прохладные места в комнате. Видно, подсознание тянуло меня к холоду, хотя раньше он меня пугал. Я не задавалась вопросом, почему так происходит. В то утро, когда в гостиную вошла бабушка и застала меня лежащей на диване совсем раздетой, она воскликнула: «Газ снова отключен. Андреа, здесь страшный холод! Андреа, разве тебе не холодно?»

Истина заключалась в том, что мне тогда не было холодно. Даже в футболке и джинсах, когда в доме было чуть больше четырех градусов тепла, я не чувствовала холода. Затем, позднее, когда она включила газ на полную мощность, мне от жара стало душно. Теперь, сидя перед небольшим пламенем с обнаженными для лечебной процедуры ногами, я испытывала отвращение к теплу и пожалела о том, что в комнате нельзя понизить температуру.

Пока бабушка осторожно наносила крем, я посмотрела в окно и заметила, как потемнело небо. Сильный дождь барабанил в окно, такую грозу я раньше не видела — вдалеке гремели раскаты грома и изредка вспыхивали молнии. Дождь лил невероятными потоками, издавая звук, похожий на далекий водопад, а гром, когда он раздавался близко, напоминал выстрелы пушек.

Я обнаружила, что наслаждаюсь дождем и не могу оторвать от него глаз. Когда через некоторое время бабушка начала жаловаться на то, что сырость вызывает боли в воспаленных суставах и она собирается посидеть у себя в постели, я едва скрывала свое волнение. Скоро я снова увижу Виктора.

Глава 11

Часы на каминной полке перестали тикать, когда я сидела на диване и прислушивалась к шуму непрекращающегося дождя. Была полночь. Я чуть вздрогнула, почувствовав, что все вокруг меня начинает меняться. Ощущалось кратковременное похолодание, и казалось, будто одна сцена на кинопленке исчезает и сменяется другой. Вулвортские цветные покрывала бабушки приобрели непонятные расплывчатые очертания, и возникли два кресла, сверкая голубым бархатом, но они стояли на том же месте, что и прежде. Почти новые, с чуть потрепанной обивкой кресла, на которых сиживало столько поколений Таунсендов, предстали передо мной точно такими, какими они были в 1890 году. Одно из них уже было занято.

На нем снова сидела Гарриет и писала очередное тайное письмо. Я наблюдала, как ее рука быстро скользит по почтовой бумаге, которую она расположила у себя на коленях, как она все время посматривает на часы, как она иногда прекращает писать, смотрит на дверь, будто услышав что-то, затем перо снова продолжает торопливо скрипеть.