Когда папка, твой тесть, появился, Иван Иваныч и говорит: «Ну, Ланя, этот вот для тебя будет в самый раз. Подходящий. Он тихий, спокойный. Я его знаю с приюта».
Иван Иваныч врачевал в земской больнице, приходил в приют, городской детский дом, осматривать детей. Проверял ребятишек. Прослушивал, лечил. И, вот, говорит, все дети бегут наперегонки к фельдшеру, а этот такой тихий, станет в уголку, стоит. Ждёт в сторонке. Иван Иваныч наблюдает за ним. И стал привозить ему гостинец… Папка любит гостинцы. Тихий-тихий, а вырос. Сходил в армию, стал работать писарем в сельсовете. И всё захаживал домой к Иван Иванычу с Антониной Павловной, – там я, как гостинец, работницей у них…
На меня многие заглядывались, не один Иван Семёнович.
Пишов проходу не давал.
Вот наш писарь и проделал такую штуку, – когда в сельсовет пришёл приказ посылать в город молодых людей учиться на механизаторов, включил в список Пишова, тот уехал…
Мы тем временем поженились. Стали на колени перед Антониной Павловной, та сходила в комнату, принесла икону, благословила, перекрестила нас этой иконой, ну а раз жених в сельсовете служил, он быстренько зарегистрировал брак.
Пишов вернулся…, он что, он стал ломиться в дом. Сначала потребовал, чтобы я вышла. Побеседовать. Антонина Павловна шепчет: «Не выходи. Он злой. Может пырнуть, зарезать». И смех, и грех. Страшновато было.
Пишов: «Пусть он выйдет. Я знаю, что он здесь. Пусть этот гад выйдет. Я с ним поговорю. Подлец, отправил меня учиться. А сам тут что…»
Иван Иваныча не было в ту ночь дома.
– Слушаю, слушаю…
Мы с папкой малушку у тёти Кати снимали.