Роман Суржиков. Сборник (СИ)

Я задохнулся, когда понял. В глазах почернело. Тучи стекли чернилами, мир погас. Один открытый колодец зиял посередине. Центр мира. Земная ось.

В колодце хорошо прятать тело. Особенно при наводнении. Вода поднимется выше стенок. Тело выплывет, его унесет в долину. Когда-то найдут. Далеко отсюда…

— Дима, — сказал я.

— Браток, — сказал я.

— Дверь ночью хлопнула три раза, — сказал я. — Вышла Софи, вышел ты. Потом ты вернулся, а она — нет. А потом ты убил Густава. Только для того, чтобы он не заглянул в колодец. Ты думал: мы все улетим. Ты думал: никто не полезет в колодец. Но он остался и пошел закрывать крышку. Тогда ты его убил. Вот и вся история.

Дмитрий заревел и кинулся ко мне.

Я пнул его в колено, потом в пах. Он упал, и я стал бить каблуком ему в лицо. Ломал нос, зубы, челюсти, пальцы, которыми он пытался прикрыться. С каждым ударом говорил:

— Где… она… нашла… где… она… нашла… такую… мразь….

Потом Капитан оттащил меня в сторону.

Мы обнаружили тело Софи. Подошли и заглянули в колодец…

Когда прилетел вертолет МЧС, мы вдвоем с Иришей плакали на крыльце.

Вода подкатила к порогу и все прибывала.

ЧЕРТОВА СОБАЧКА

2 место на Арене Детективов 2017

Я играл в шахматы с компьютером, а Бобер курил вейп. Обычное дело. Зайди в наш офис в любое время дня — наверняка увидишь эту картину: я режусь с компом, Бобер дымит. Что еще делать-то? Работа Бобра — следить за дюжиной мониторов, где показывают, уж конечно, не детективы. Люди входят, люди выходят, люди носят чемоданы, люди торчат у ресепшна, люди жрут в ресторане, люди входят, люди выходят… Но моя работа еще скучнее — следить за Бобром и десятью такими же балбесами.

Компьютер прыгнул конем и поставил мне вилку на слона и ладью. Бобер выдохнул особо густое облако.

— Ты там хоть что-то различаешь? — буркнул я.

Бобер ответил:

— А ты что, опять проиграл?

— Еще нет.

— Тогда чего злишься?

— Из-за твоего дыма! Такой туман, что я своих мыслей не вижу.

— Потому, что их у тебя нет.

Верно: не было у меня ни одной идеи, что делать с чертовой вилкой. Но это не дело — указывать шефу на его несовершенство. Может, шеф и не гроссмейстер, но дело подчиненного — молчать в тряпочку! О чем я и сообщил Бобру максимально образно, добавив для убедительности:

— Ну-ка, доложи обстановку.

— Да все обычно, шеф, — ответил он слегка обиженно. — На подъездной «Неоплан» и три такси. У ресепшна японцы с чемоданами. В индийском пусто, в гриль-баре толпа. На площадке второго швед спорит с кофейным автоматом. На шестом Дженни пылесосит коридор, а парень глядит на ее задницу. На двадцатом кого-то вынесли из лифта. В скай-лаунже официант разбил тарелку…

Он спохватился и прилип к монитору двадцатого этажа:

— Вот срань! Шеф, нештатная! Человек лежит у дверей лифта. Кажется, умирает!

* * *

Бобер был чертовски прав: человек умирал. Бывший судья Хедж, давний наш жилец. К моменту, как я поднялся на двадцатый, он уже не двигался и не дышал. Отельный доктор делал непрямой массаж. По выражению лица дока было ясно, что шансов нет. Скорую вызвали, и не раз.

— Что с ним?

Док отмахнулся — мол, не до того, потом. Мне показалось, сердечный приступ. Но я — тот еще медик…

Из скай-лаунжа (это ресторан на верхнем этаже) высыпали люди, ошарашенно пялились, некоторые норовили дать совет. Я попросил их зайти обратно и поставил на стражу Майка с Дональдом. Но трое зрителей держались в сторонке от прочих, ближе к распахнутой двери застопоренного лифта. Они смотрелись иначе: не удивленными, а перепуганными.

— Кто вы, господа?

— Мы с ним ехали, — сказал ирландец с усами. — Были в лифте, и мистеру Хеджу стало плохо. Когда двери открылись, он упал.

— Вы ехали в лифте вчетвером?

— Да.

— И мистеру Хеджу стало плохо?

— Да.

— Как именно плохо? Схватился за сердце?

— Нет. Воздуха не хватало — стал задыхаться, пошел пятнами, и вот…

— И вот, — мрачно кивнул я. — Пройдемте со мной, господа. Есть о чем побеседовать.

Я знал Хеджа. Раньше он был судьей в Бирмингеме, я с ним даже пересекся на каком-то процессе. Потом была неприятная история: якобы Хедж осудил невиновного или, наоборот, отпустил мафиози, или то и другое вместе. Его обвинили во взятке, но доказательств не нашли, шумиха со временем улеглась. Однако с карьерой судьи ему пришлось распрощаться. Теперь Хедж вел частную практику как юридический консультант. Жил в нашем отеле — ему тут нравилось. Имел кабинет где-то в Сити, но иногда встречался с клиентами прямо у нас, в уютном закутке холла, вне поля зрения камер. Так что был он теперь не судьей, а просто мистером Хеджем. Я знаю, каково оно, когда раньше была одна карьера, а теперь — другая, помельче. Потому в лицо звал Хеджа судьей. Ему нравилось.

И вот он помер, выходя из лифта на двадцатый этаж. Или еще нет, но очень близок к тому. А три человека, бывшие с ним, теперь сидят в нашем офисе среди дюжины мониторов и морщатся от запаха смеси для вейпа. Не то сандал, не то опиум — черт его разберет…

— Будьте добры, леди и джентльмены, сообщите ваши имена.