Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942

Христос Воскресе! — милый друг Ольга Александровна, — час тому, как узнал, что разрешено почтовое сношение с Голландией, и не могу тотчас же не сказать Вам — милый друг, Христос Воскресе! — и всем сердцем пожелать Вам здоровья и бодрости, и счастья, сколько может вместить сердце Ваше. Ваш _С_в_я_т_о_й_ привет к Христову Воскресению принял я светло-светло. Особенная какая-то бодрость — желание работать над романом, — живет во мне эти последние дни. Роман не подвигался: я был задавлен обыденными хлопотами, но я сумею вырывать часы для души. Ваши светлые чувства к моему творчеству мне очень дороги, — Вы как бы посланы кем-то, мне дорогим, — душу мою укрепить и осветить! Милый друг, у меня и слова пропали, — так я светло взволнован. Сейчас меня заливает радость, что могу писать Вам. За все Ваше доброе ко мне — благодарю. И не могу писать. Хочу, чтобы сейчас же пошло письмо. Я не сетую, конечно, на Вас за Ваши «цветы». Но прошу, — не делайте этого, у меня все есть, — только близкого человека нет возле, но тут и Вы бессильны. Соберу мысли — и напишу Вам после, скоро, скажу, что еще не готов сказать. Будьте счастливы, милый друг, с Вами — т. е. что Вы _е_с_т_ь_, — мне легче как-то стало в жизни. Это со мной впервые, со дня кончины моей Оли. Целую Вашу руку. Пришлите мне Ваш портретик, чтобы я мог видеть Ваше лицо, Ваши глаза. Ну, до свидания, до свидания, — но вряд ли мы когда свидимся. Но у меня еще живо воображенье, и я заочно вижу Вас, чувствую и люблю Вас — родную мне душу.

Привет вашей маме. Ну, будьте здоровы и дышите молодостью, _ж_и_в_и_т_е!

Ваш Ив. Шмелев

События меня как-то возносят — и кажется, что мы, над обыденным поднятые живем в надземности, в вечности. И поставлены как бы перед лицо Судьбы. Вспомните Тютчева из «Цицерона»⁶¹: «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» И — Пушкина «Пир во время чумы»⁶² — И хочется писать об этом: Ведь мы за эти годы тысячелетия переживаем.

24

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

8. V.41 Wickenburgh

Дорогой Иван Сергеевич!

Будто могучие радостные крылья подняли и понесли меня в прекрасную даль… Я читаю глазами и душой Ваши милые слова и строки и не могу начитаться. Нужно ли говорить «спасибо» за все то, что Вы мне сказали?! Вы знаете без моих слов как дороги моему сердцу Ваши тепло и доверие ко мне. Но все же я хочу, чтобы Вы знали, что я невыразимо благодарю Вас, что все что наполняет мою душу к Вам так велико, что не могу выразить.

Но вместе с этим чувством я стыжусь того, что недостойна Вашего отношения. Мне так хочется быть много, много лучше, чтобы со спокойной совестью принять Ваши дорогие слова. Я все последнее время очень страдаю от сознания своей ничтожности. Это очень все сложно. Не хочу об этом… Сейчас хочу только света и только в свете говорить с Вами.

Я очень счастлива узнать, что Вы увлеклись работой. Лучшего, радостнейшего известия от Вас я бы не могла себе представить.

Радость, с которой касаешься Святыни, наполняет меня, когда я пытаюсь душой коснуться Вашего творчества. Ваш роман для меня (именно «Пути») нечто такое чудесное, что всю как-то захватывает. Я писала Вам и опять так хочется сказать, что не существует для меня никакого писателя-современника, кроме Вас. Пожалуйста, милый, дорогой, не принимайте это за восторженные комплименты. Я это все терпеть не могу. Я с Вами совсем искренне говорю. Иначе я просто не могу с Вами.

Знаете, Иван Сергеевич, все время (буквально постоянно) мне так хочется что-то для Вас сделать, — много хорошего; — все, что я вижу или слышу красивого, я тотчас же бы хотела дать и Вам. Я почти уверена, что непременно мы увидимся — иначе уж очень было бы абсурдно. Не могу просто мыслить, что такая ничтожная причина как расстояние, станет навсегда преградой?! Разве не дико?! С моей стороны я приложу все старания, чтобы получить визу. И Вы увидите, что добьюсь! Мне так чувствуется.

Как больно мне, что не могу освободить Вас от забот дня повседневных и взять на себя мелкие хлопоты, заполняющие время. Это очень обидно. «Буду вырывать часы для души», — ужасно это… Ах, и кто это поймет?! Но может быть в этом, т. е. через это, особенно как-то чудесно преломляется Ваше Великое и захватывает так нас.

М. б. крест одиночества, трудностей и всего, что выпало на Вашу долю дает такой неземной Свет Творчеству Вашему. Простите, если я глупо пишу, но мне так кажется иногда. И все-таки все это не то, что я думаю, не могу выразить… Я не хочу сказать, что для творчества нужны страдания, — нет, я все, все бы сделала для того, чтобы отнять у Вас страдания и неудобства, дать Вам и уют и тепло, и беззаботность, — но мне кажется, что не страдания ли это Души Вашей одинокой дают нам то, перед чем мы только можем склонить колени.

Оторванность от Родины, Ваша одинокость в чужом мире, еще до Одиночества Вашего личного уже и тогда, так и бьется сердцем живым в каждую живую _Д_у_ш_у.