Роман-воспоминание

В 1964 году в журнале «Новый мир» был опубликован мой роман «Лето в Сосняках». В первом часу ночи позвонил Константин Федотович:

– Только что кончил читать, не мог удержаться от звонка. Роман раскритикуют, но я как читатель благодарю вас, это честная книга.

Ни один издатель ни днем, ни ночью не звонил мне по поводу моей книги. Звонил только Пискунов. И, я думаю, не мне одному.

Работники издательства, возможно, от многолетнего общения с детскими писателями, с детьми-читателями сами приобрели нечто детское: непосредственность, способность восхищаться и радоваться хорошей книге. После Лунина меня много лет редактировала Светлана Николаевна Боярская. Пискунов сумел сплотить вокруг себя особенный коллектив. Уже перестав писать для детей, я продолжал захаживать в Детгиз – родной дом, где тебя все знают и ты всех знаешь, где начиналась твоя литературная биография.

16

Борис Лунин – мой редактор в Детгизе – писал для журнала «Октябрь» работу о Чернышевском, называлась она, кажется, «Вилюйский узник». Но все журналы охотились тогда за сочинениями на «производственную» тему. Лунин сказал в редакции, что некий Анатолий Рыбаков, автор повести «Кортик», пишет роман о шоферах и это может быть интересным – автор по профессии автомобилист.

Прихожу как-то к маме, она говорит:

– Звонили из журнала «Октябрь», оставили телефон, просили позвонить.

Звоню в «Октябрь», представляюсь заведующей прозой Ольге Михайловне Румянцевой, она передает разговор с Луниным и просит принести роман.

– Он у меня еще в работе, написана только первая часть.

– Неважно, приносите, почитаем, может быть, договоримся о чем-либо.

Редакция журнала «Октябрь» помещалась тогда в здании газеты «Правда», я привез рукопись, отдал ее Румянцевой, милой, пожилой женщине. Как я потом узнал, она – давний член партии, работала в секретариате Ленина машинисткой, была тогда молоденькой, хорошенькой, Владимир Ильич как-то после работы проводил ее и в дом зашел – повидаться с родителями, своими давними знакомыми, старыми большевиками Румянцевыми. После этого Надежда Константиновна Крупская, тоже давняя знакомая Румянцевых, выпроводила их дочь на учебу… За другим столом в комнате сидела заведующая отделом науки, немолодая грузная женщина, с почему-то знакомым лицом. Оказалось, родная сестра сталинского помощника А. А. Жданова. Вот в такой именитый кабинет попала моя рукопись.

В мае или июне мама встречает меня словами:

– Где ты пропадал? Три дня названивают из «Октября».

– Звоню Румянцевой.

– Господи! Ищем вас повсюду. Приезжайте немедленно на редколлегию.

За громадным столом, уставленным телефонами, восседал главный редактор журнала Федор Иванович Панферов, мрачноватый мужик при галстуке, с лохматыми бровями, хмуро, насупившись, смотрел исподлобья. За столом, приставленным к главному столу, чинно сидели члены редколлегии: Первенцев, Полевой, Ильенков, Санников, еще кто-то, на стульях вдоль стен кабинета замерли рядовые сотрудники.

Румянцева представила меня. Панферов еще больше насупился.

– Приходится вас разыскивать! Не мы вас, а вы нас должны ждать.

– Как только мне сообщили о редколлегии, я тут же явился.

– Решаются твоя судьба, судьба твоего романа, а ты разгуливаешь.

– Не буду теперь отходить от телефона, – кротко ответил я.

Все сидели по-прежнему чинно, только Полевой скосил на меня глаза.

– Прочитали мы твой роман, общее мнение: надо печатать. И замечание у всех одно: у тебя снабженец – Вербицкий. Зачем?

– Что зачем?

– Зачем тебе нужна еврейская фамилия?

– Нельзя писать о евреях?

– Можно. Но он у тебя жулик. Критики обвинят тебя в антисемитизме.

– Не обвинят. Я сам еврей.

Он на мгновение запнулся, потом неожиданно спокойно сказал:

– Свои же тебя и слопают. Был бы он положительный герой – пожалуйста! А отрицательный персонаж – еврей, этого мы не допустим.

– Вербицкий… Такая фамилия может быть у еврея, у поляка, у русского. Писательница была Вербицкая.

– Не беспокойся, они поймут, как им надо. Почему Вербицкий? Почему не Вербов, Вербиков или, скажем, Вертилин. Как хорошо! Жулик, снабженец – Вертилин!

– Слишком прозрачный намек. Близко лежит.

– А у Гоголя: Чичиков, Собакевич, Ноздрев – это не намек, не близко лежит?

– Хорошо, пусть будет Вертилин.

– Молодец! Так и надо принимать замечания редакции. Ставим в январский номер.

– В январский?! У меня написана только первая часть.

– Дописывай.

– Когда я должен все сдать?

Он посмотрел в график:

– Январский… Январский номер сдаем в ноябре. Надо будет еще почитать. В октябре приноси.

– Я не могу за полгода дописать две трети романа.

– Допишешь, допишешь! Твоим романом открываем год. Анатолий! Ты понимаешь, что такое напечататься в «Октябре», старейшем российском журнале?!

– Но я не успею.

– Успеешь, успеешь! Подпишем договор, получишь аванс, выпьешь рюмку, как положено писателю, и сядешь работать.

Я подписал договор. Напечататься в «Октябре» – представится ли мне когда-нибудь еще такая возможность? Смел ли я мечтать о такой удаче? И аванс! Денег нет, полученный в Детгизе гонорар попал под обмен денежных знаков. Погорел я тогда…