Роман-воспоминание

— Ах, так, Господа Бога, Христа… — он длинно и витиевато выругался. — Тут министры не могут участок получить, министры! Из писателей я здесь один, вот еще Михалков втерся, этот куда хочешь просунется. А ты кто? Ноль без палочки. Я из тебя человека делаю, а ты брыкаешься.

Только что представил меня знаменитым писателем, а теперь ноль без палочки. Забавный человек и ведь добра мне хочет, покровительствует. Но для меня сейчас главное и единственное — роман.

— Пока не кончу роман, ничем другим заниматься не буду.

— Ну и хрен с тобой!

Сел в машину и уехал. И председатель поселкового совета ушел. А я остался. Стою один на дороге, автобусы сюда не ходят, железной дороги нет. Как добраться до Москвы? Добрался, конечно.

В сентябре я сдал вторую часть рукописи, в декабре — третью. Роман начали печатать в январе, открыли им год. Об инциденте на Николиной горе Панферов не вспоминал. Отстоял мне в Союзе писателей квартиру, потом и дачу в Переделкине, рекомендовал в члены редколлегии «Октября», выдвинул роман на Сталинскую премию и в драматической истории ее получения вел себя достойно. После публикации «Водителей» я в журнал не ходил, вокруг него вертелись не те люди: Бубеннов, Первенцев, Бабаевский.

Как-то встретил меня Панферов в Союзе писателей:

— Почему в журнал не заходишь?

— Работы много.

— Какой занятой! Слыхал, роман пишешь… Много написал?

— Только первую часть.

— Принеси. Договор подпишем, аванс дадим. Ты теперь богатый, и все равно с авансом надежнее.

Я передал Румянцевой первую часть романа. Вскоре меня вызвали к Панферову. Не хотел идти, предчувствовал недоброе. Панферов опубликовал тогда первую книгу своего романа «Волга матушка-река». Вещь графоманская. Я опасался, что он заведет о ней речь. Но Румянцева настаивала, пришлось идти.

Панферов опасливо покосился на дверь, вытащил из ящика бутылку водки:

— Выпьешь? Только один. Мне врачи запретили. Антонина лютует, развела тут вокруг меня разведку.

— Тогда и мне не надо.

Он спрятал бутылку в стол, вынул мою рукопись.

— Прочитали мы… Получится роман, поздравляю, как допишешь, будем печатать. И название хорошее: «Одинокая женщина». Молодец! Сразу берешь быка за рога. А пока договор подпишем. Сколько у тебя будет листов?

— Листов двадцать пять.

Он вызвал Голицыну, приказал приготовить договор со мной на роман «Одинокая женщина», объем 30 листов, гонорар — 4000 рублей за лист. Быстренько!

— Есть! — Голицына скрылась за дверью.

Панферов смотрел на меня благодушно, улыбаясь, подписал договор на незаконченный роман, дал высшую «лауреатскую» ставку — 4000 рублей и не за 25 листов, как я сам назвал, а за 30 — аванс будет больше.

— Читал мой роман?

— Читал.

— И как?

— Первая книга… Надо до конца дочитать.

— Ишь ты какой! — он недобро усмехнулся. — Твой роман я тоже не до конца дочитал, договор подписываю — оценил тебя, а ты, видишь ли, конца дожидаешься!

— Вещь читается, роман, я думаю, получится.

— Ах, значит, романа еще нет, еще только «думаю, получится»… Что же тебя там не устраивает? Говори прямо, по-писательски!

— Один сюжетный ход неубедительный.

Он насупился, насторожился. Я продолжал:

— В романе написано: в Прикаспии гибнут овцы, положение в области отчаянное. Туда срочно посылают нового секретаря обкома. Казалось бы, он должен вылететь первым же самолетом, а он садится в Химках на теплоход и спокойно плывет по Волге две недели. Так ведь? А овцы тем временем гибнут. Читатель этому секретарю не поверит. На твоем месте я бы сразу отправил его на самолете.

Он сидел все так же, набычившись, потом с горечью сказал:

— Да, вам этого не понять.

— Кому это вам?

– Вам не понять, — повторил он, — в этой поездке я показываю читателю Волгу. Нашу Волгу, великую русскую реку, дорогую каждому русскому человеку, матушку нашу Волгу, кормилицу, а вам, конечно, не понять.

— Кому это вам ? — переспросил я.

Он нажал на звонок, рявкнул секретарше:

— Договор! Где договор?!

— Сейчас, сейчас, Федор Иванович, — заторопилась та.

— Так кому это вам? — снова спросил я.

— Вам, инородцам!

— Ах так… Мало того, что ты графоман, ты еще и антисемит. Значит, правду о тебе говорят.

Он опять нажал кнопку звонка:

— Договор! Договор! Я вам сказал!

— Сейчас, сейчас, Федор Иванович.

— Несите договор, черт возьми!

— Сейчас, минуточку, Федор Иванович.

Он застучал кулаком по столу.

— Договор, я вам сказал! Сейчас же договор!

Наконец Голицына положила перед ним договор. Он схватил его и, не глядя, разорвал и бросил в корзину.

— Со шпионами договоров не заключаю.

— Что, что?

— Ты же спал со шпионкой, с Анной Луизой Стронг, вот с кем ты спал!

Я в жизни своей не видел Анны Луизы Стронг, читал в газете, что она объявлена шпионкой. Что ему взбрело в голову?!

— Дурак ты! — сказал я на прощание.

Прошли годы. Панферов сильно болел, вроде обнаружили рак, но продолжал руководить журналом. Говорили, будто бы даже хотел печатать Пастернака, Паустовского, Казакевича, бывших тогда не в почете у власти.

Как-то позвонил мне Елизар Мальцев, в ту пору заместитель Панферова.

— Толя, Федор Иванович хочет тебя видеть.

— Зачем?

— Просто так.

— Не имею желания.