Романовы

Он идеально вошел в замок тумбочки. Я слегка повернула его. Клик. Дверь открылась и… водка. Много бутылок водки.

Никаких заклинаний. Никаких магических чернил. Никаких колдовских книг.

Я закрыла дверцу, заперла ее и с раздраженным вздохом вернула ключ на место.

– Что вы здесь делаете?

Я резко вскинула голову. В дверном проеме стоял Заш. Он скрестил руки на груди, на боку поблескивал пистолет. Как же я его не услышала? Мои органы чувств были в полной боевой готовности. Я попыталась отмахнуться от ситуации, но переступила черту.

– Просто немного пошалила…

– Это больше, чем обычная шалость. Это мятеж.

Я стояла у стола, перебирая отговорки или ложь, но ситуация казалась слишком уж серьезной. Когда импровизация не может спасти тебя, лучше всего сказать правду. Честность была самым эффективным – и самым опасным – оружием.

– Вы совершенно правы. – Мои руки безвольно упали по бокам. – Это не озорство. Но я не пытаюсь бунтовать. Я хочу позаботиться о своей семье.

– Что, они не могут обойтись солдатским пайком, как все мы?

Я практически ощущала вкус горечи в его фразе. Произнося следующие слова, я не смотрела ему в глаза.

– Алексей болен. Я надеялась найти исцеляющее заклинание, которое могло бы помочь ему.

Разговоры о заклинаниях могли послать пулю в мое сердце, но у Заша были свои колдовские секреты, поэтому я пошла дальше.

– Я знаю, что это запрещено, но он мой брат. У нас отняли все. – У меня перехватило горло. – Остались только мы сами. Можете ли вы винить меня за то, что я хочу сделать все возможное, чтобы моя семья не страдала?

Я ожидала встретить его жесткий взгляд снова, но холод исчез. Заш глубоко вздохнул.

– Нет. Я не могу винить вас за это. Если это правда, то, вероятно, это единственное, что у нас с вами есть общего.

Я медленно направилась к выходу. Он отступил в сторону, чтобы выпустить меня, и закрыл за мной дверь. Я развела руки.

– Если вам нужно меня обыскать, пожалуйста. Я уверяю, что ничего не брала.

Он провел быстрый обыск, хотя все то же негласное правило не позволяло ему заглянуть туда, где лежала матрешка.

– Готово, – выпрямился он.

Я сложила руки перед собой, по-настоящему униженная. Нечасто мне приходилось попадаться на своих проделках.

– Вы… вы скажете коменданту Авдееву?

– Это мой долг.

– Но, возможно, вам не нужно говорить ему об этом немедленно, верно? – Я попыталась осторожно улыбнуться. Если не смогу убедить его сохранить тайну, придется пригрозить, что открою его секрет. Но шантаж большевистского охранника – мое последнее средство.

Заш выглядел раздраженным.

– Я отведу вас в сад.

– Конечно.

Я последовала за ним вниз по лестнице. Ладони вспотели от того, что могло ожидать меня в саду. Отведет ли он меня прямо к Авдееву?

– Почему ваш брат всегда болеет? У доктора в распоряжении множество лекарств.

Капля морфия и несколько других средств – под этим Заш подразумевал «множество»? И все же я ухватилась за этот разговор.

– Его кровь… Она не сворачивается, поэтому любой порез или ушиб может быть смертельным. Это называется гемофилия.

Мы вышли в освещенный сад, и я вдохнула свободу. Заш остановился на краю лужайки. Я тоже. Он нахмурился, глядя на меня.

– Когда он заболел?

Ой. Теперь пути назад не было.

– С рождения. Она скрывается в нашей родословной. Мой дядя умер в детстве от той же болезни. Мы… – Я заломила руки. Слишком много правды выплывало наружу, но я не могла остановиться. – Мы держали это в секрете от общественности. Алексею предстояло стать следующим царем. Люди обожали его, но не понимали, что его слабое место скрывается в организме. Если бы они знали, то сочли бы его неподходящим правителем.

– Вы не очень-то доверяли своему народу.

Я сложила руки на груди.

– Вас не удивляет, почему ни одна из нас, четырех сестер, не вышла замуж и даже не была помолвлена? Потому что некоторые дворяне слышали о болезни Алексея, и хотя не знали подробностей, они считали всех нас, девушек, инфицированными. Они отказали нам в нашем будущем из-за собственных домыслов.

Заш поднял бровь.

– Если бы вы открыли им правду, они бы этого не сделали.

– Вы не очень-то хорошо знакомы с аристократами, – фыркнула я.

– А вы не очень-то хорошо знакомы с простым народом.

Я могла бы ответить ему: «Мы хотели бы ближе познакомиться». Я могла бы вспоминать о своей жизни, полной путешествий и дворцов, с какой угодно нежностью, но между нами, братьями и сестрами, всегда присутствовала обреченность. Понимание, что нам никогда не оказаться снаружи. Не удастся познакомиться со своим народом. Не разрешено посещать гуляния. Не позволено жить, учиться или познавать мир за пределами нашей семьи. И все это – безапелляционные требования мамы.

– Вам лучше присоединиться к своей семье до того, как закончится время прогулки. – Заш подтолкнул меня локтем вперед.

Я была так удивлена его прикосновением, что чуть не подпрыгнула. Но не раньше, чем поблагодарила.

– Спасибо, Заш.

– За что? – проворчал он.