– Ты ошибаешься. С нами связался офицер Белой армии. Нас хотели спасти. Мы
Он медленно покачал головой.
– Тот офицер Белой армии мертв. Авдеев перехватил первое письмо. Белобородов потребовал, чтобы он подделал ответы, надеясь захватить тебя и твою семью при попытке побега – и ускорить приказ о казни.
Каждое произнесенное им слово иссушало надежду, за которую я цеплялась, каплю за каплей. Все эти письма, написанные и полученные нами, с отвратительным планом побега… все эти долгие ночи, проведенные за связыванием веревки из простыней и за мечтами о спасении… оказались фальшивкой?
– Ты знал об этом? – выдохнула я.
– Узнал только в последние дни.
– Сейчас не время! – Вайра сунула мне в руки стопку белых и серых вещей, отороченных мехом. – Переодевайтесь и отправляйтесь в путь.
Я уставилась на одежду, пытаясь прийти в себя после сказанного Зашем.
– Перестань таращиться и одевайся, – рявкнула Вайра. – Это наша национальная одежда из оленьей шкуры.
Вот почему у Вайры и Заша волосы такого цвета. Должно быть, они принадлежат к одному из народов Сибири. Что привело Заша в большевистскую армию? Что вообще привело их в деревню?
– Разве так мы не привлечем еще больше внимания? – удивилась я.
– Ты сидела в тюрьме, взаперти. И не знаешь, что привлечет здесь внимание, а что – нет. Так будет гораздо лучше, чем в рваной юбке.
Заш взял у меня оленью шкуру и протянул пальто. Я позволила ему помочь, в основном потому, что боль в ребрах мешала мне одеться самостоятельно. Оленья шкура касалась кожи, подобно теплому шерстяному одеялу. Само ощущение почти успокаивало боль.
Мы собирались уходить ради безопасности Вайры, но куда?
– Что вы знаете… о Дочкине?
Вайра поднялась с пола, ее колени похрустывали, как свежее полено в огне.
– Что знаешь ты?
Меня так и подмывало потянуться к матрешке, но я сжала волю в кулак.
– Знаю, что Красная армия так и не нашла его.
– Поверь мне, девочка, если красные со всеми своими возможностями, комиссарами и упорством не смогли его найти, у тебя нет никаких шансов. – Она избегала моего взгляда.
– Возможно, вас удивят мои познания, – откликнулась я. Вайра принялась отряхивать юбку и поправлять платок на голове. – Но вы тоже что-то знаете.
Она подняла глаза, на ее лице не было ни удивления, ни вины.
– Все мастера заклинаний наслышаны о нем. Ходят слухи, что единственная возможность отыскать Дочкина – использовать его заклинания. Это все.
То же говорил и Юровский, требуя у меня матрешку. Может быть, это и бабушкины сказки, но они стоят доверия.
– Спасибо за помощь. – Я сунула руку в корсет, разорвала несколько нитей и протянула ей маленькую жемчужину. – Это достаточная плата?
Она подтолкнула бусину обратно.
– Мне вполне достаточно служить царевичу и великой княжне.
– Я хотела бы заплатить вам. Поблагодарить.
Вайра протянула Зашу охапку вещей, которых не было в комнате до того, как я заснула.
– Благодарность принята. Твоя плата – уйти из этого дома и не возвращаться. – Она бросила мне цветастый головной платок. – За такую жемчужину меня могут пристрелить. Для деревенской женщины она бесполезна ровно настолько, насколько прекрасна.
Мне никогда не приходилось иметь дело с деньгами или платой за что-либо, поэтому я покраснела и положила жемчужину обратно. Я не хотела обидеть ее.
Затем повязала новый шарф вокруг бритой головы.
– Спасибо еще раз. Мы никогда не забудем вашу доброту.
– Бабушка… с тобой ничего не случится? – забеспокоился Заш.
Вайра покачала головой.
– Думаю, нет, но кто в безопасности в наше время?
Она поцеловала Заша в лоб и проводила нас до двери.
Прежде чем мы вышли, она повернулась ко мне.
– Ты права, великая княжна. Дочкин
28
– Мы должны направиться в Ревду, – сказал Заш, шагая впереди. Джой кружила вокруг его ног. – Там мы могли бы сесть на поезд.
– Мы?
– Увезти вас из Екатеринбурга.
Я ничего не знала о соседних деревнях. Моя жизнь проходила в Западной России. Большевики скрывали от нас любые новости, едва нас сослали.
– А это далеко?
– Примерно в дне ходьбы отсюда. Часов десять, наверное. – Дерево впивалось в мои плечи, наверняка оставляя синяки. Сейчас – после ночи кровопролития, бегства и погони, скорби и беспокойства за брата – десять часов с таким же успехом могли быть десятью годами.
Но моя рассудительность, все еще гнездившаяся в глубине сознания, подсказала, что это возможно. Ради Алексея у меня получится. Папа мог бы гордиться.