Романовы

Мое внимание привлекло какое-то движение за дверью. Заш опустился на колени у маленького ручейка в отдалении. Со вчерашнего нашего разговора он практически не произнес ни слова. Каждый миг отдавал уборке, уходу за скотиной, подготовке повозки, в которой уедут Алексей, Дочкин и Юровский.

Он был единственной ниточкой, выбивающейся из полотна моей новой судьбы.

Я собиралась поговорить с ним еще вчера, после того, как все закончилось. Но обсуждения, усталость и чувства, отягощавшие нас всех, не позволили мне пересечь выставленную между нами границу. Сейчас… Приходилось просто тянуть время. Почему я так колебалась, хотя в глубине души лелеяла надежду?

Алексей сжал мою руку.

– Иди к нему, сестра.

– Я переживаю, – прошептала я.

Он усмехнулся.

– Это хороший знак.

Я игриво толкнула его локтем и повиновалась, но не раньше, чем услышала от него последние слова.

– Его будущее в твоих руках, Настя, а не в моих.

Я обнаружила Заша в саду у ручья. Он сел на колени возле груды камней и принялся скручивать две палки в крест. Его руки работали осторожно, сплетая воспоминания и печали толстой веревкой.

Я опустилась в траву рядом с ним на колени.

– Мне очень жаль Вайру.

Его руки замерли.

– Она знала, чем рискует.

Я удерживала бечевку на месте, пока он завязывал узел.

– Все равно мне очень жаль.

– Много раз я боялся за ее жизнь, и теперь словно уже пережил этот миг. В сотни раз сильнее. Она пыталась подготовить меня. Каждый раз, когда я уходил из дома, бабушка заставляла меня прощаться, словно в последний раз.

Заш держал крест на коленях и смотрел на него.

– Я думаю, она гордилась бы нами.

Он кивнул.

– Я боялся, что, как только она покинет этот мир, почувствую себя опустошенным. Одиноким.

– Ты… не один.

Он воткнул крест в траву среди цветов. Мы зачерпывали землю вокруг, сделав в основании небольшую насыпь, чтобы удержать его в вертикальном положении. Так должны были похоронить мою семью. Возможно, когда-нибудь я смогу устроить им достойные похороны.

– Если со мной или Алексеем что-нибудь случится… ты проследишь, чтобы нас похоронили вместе с семьей? – Мой вопрос прозвучал после долгого молчания, но Заш, казалось, понял, почему я его задаю.

– Конечно. – Он сложил камни вокруг основания креста. Я не стремилась помочь ему, позволяя закончить самому.

Пока мы сидели перед крестом, всплыли воспоминания о том, как папа множество раз читал нам священные книги и вел в молитве. Воспоминания о надежде и жизни, которые он привил нам.

Заш помог мне подняться на ноги и отряхнуть одежду. Мы стояли в саду вместе – напоминание о днях в Ипатьеве, но с новой свободой, ознаменовавшей будущее.

Что же будет делать Заш? Вернется в Екатеринбург? Отправится на поиски своего племени? Алексей сказал, что его судьба в его руках. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя обязанным, мечтала, чтобы Заш тоже ощутил свободу выбора. Поэтому задала тот же вопрос, что и Алексей.

– Чего ты хочешь, Заш?

Он долго молчал.

– Я хочу искренне, верно любить.

Это было совсем не то, что я ожидала услышать.

– Всю жизнь мною двигали преданность и забота о людях, которых я любил. О других пастухах, о Вайре. Меня учили, что нет ничего важнее такой заботы. Но твоя семья показала мне совсем другое. Ты усердно заботишься о тех, кого любишь, – ты сделаешь для них все, что угодно. Но не только. Ты любила своих врагов. Своих друзей. Вы с семьей любили большевиков в достаточной мере, чтобы пожертвовать возможностью бежать.

Чем дольше он говорил, тем сильнее сжималось мое горло. Я никогда не чувствовала, что умею любить, но папа определенно умел. И он был для нас примером. Мы все хотели любить так, как он.

– Когда я наконец раскрылся для такой любви, то понял, что забочусь о тебе. Об Алексее. И это меня изменило. Я… теперь я думаю, что стал лучше. Лучше в душе.

Его открытость позволила раскрыться и мне.

– Мне нравится, что ты такой, Заш. Как и Алексею, и Дочкину, причем настолько, что они хотят оставить тебя здесь. Чтобы ты работал руками так же, как и в своем племени. И… тоже этого хочу.

– Ты этого хочешь, Настя?

Согласиться – значит разделить с ним потаенную, запутанную, жесткую часть себя. Я хотела сказать «да». Прокричать «да».

– В одиночку у меня ничего не выйдет. Ты останешься? Поможешь мне?

Это был легкий путь. Трусливый выход. Приглашать его ради его же блага… помогать мне… вместо того чтобы сказать, что хочу его присутствия.

И все же, казалось, ему этого было достаточно.

– Конечно, я останусь. Разумеется, помогу. – В голосе уже не осталось открытости. В том моя вина.

Что я могла сказать? Как объяснить ему, что чувствовала? Даже я сама этого не понимала. Несколько раз пыталась заговорить и вновь закрывала рот. Но он сменил тему, прежде чем я успела сказать хоть что-то еще.

– Спасибо, что не применила к себе заклинание памяти. Не думаю, что ради меня ты отказалась от этой мысли.

– Ради Алексея, – откликнулась я, и он кивнул. – И ради папы тоже. И ради себя самой. – Я обхватила его мозолистую руку своей. – Но да, и ради тебя тоже, Заш.

Он поднял голову.