Ступив на перрон Лионского вокзала, Сандро насчет своего местопребывания не колебался. Шоферу такси был сразу же назван адрес: отель «Ритц». Самый дорогой и изысканный отель мира, с которым Великого князя связывало столько воспоминаний. Правда, отсутствие средств делало это предприятие более чем рискованным, но Сандро верил в судьбу и был уверен, что все как-то образуется. И действительно, перед самым отелем он встретил… свою давнюю приятельницу, известную парижскую кокотку.
Вслед за первой удачей случилась и вторая: менеджер отеля вспомнил некогда богатого постояльца и, несмотря на его нынешний довольно затрапезный вид, все-таки предоставил номер, но далеко не из числа первоклассных.
«Мне пришлось довольствоваться тем, что нашлось, – каморкой, расположение которой позволяло жильцу вести точный учет вылетающих пробок шампанского в ресторане этажом ниже».
Внук Николая I и такому «благодеянию» был рад. Дальше потекли дни, месяцы и годы бесприютного беженства. Второразрядные отели, жалкие меблированные номера, особняки финансовых воротил, дворцы европейской аристократии.
Его принимали в разных местах, его выслушивали разные лица, его приглашали на званые приемы. Он превращался в популярную «русскую экзотику». Многие русские беженцы, которых за пределами России оказалось велико множество, относились к Сандро с почтением: Великий князь, шурин убитого Императора.
Однако случались и курьезные встречи с соотечественниками. Однажды на террасе одного парижского кафе Александр Михайлович оказался рядом с двумя господами, которые бросали на него взгляды, «полные ненависти». Лица эти показались знакомыми, и вскоре Сандро вспомнил: один – «мэтр террора» Борис Савинков, другой – блестяще-бездарный глава Временного правительства и «непременный социалист» Александр Керенский.
Александра Михайловича охватил приступ безудержного хохота, вызванного гротесковостью ситуации. «Нужно быть русским и прожить двадцать лет покушений и восстаний, чтобы оценить эту тонкую иронию судьбы. Савинков, Керенский и Великий князь – все трое на террасе одного и того же третьесортного кафе в Париже, все трое в совершенно одинаковом положении, задыхающиеся от бессильной злобы, не знающие, позволят ли им остаться во Франции и наберется ли у них денег на чашку кофе».
Несмотря на все несчастья, неудачи, Великий князь не принадлежал к кругу «рыцарей меланхолии». На шестом десятке лет, потеряв средства, престиж, как и вообще сколько-нибудь надежную опору в мире, седовласый мужчина сохранил «жизненный энтузиазм». Он фактически потерял и семью. Его жена и дети выбрались из России и жили в Англии на иждивении короля Георга V.
Александр Михайлович с ними почти и не виделся. Однажды у него случился «приступ семейной нежности». Послал своим обстоятельное письмо, где вполне серьезно предлагал всем вместе уехать на острова Фиджи в Тихом океане, где жить тихо под сенью пальм. Вскоре пришел ответ, из которого Великий князь узнал, что «домашние выражали серьезное беспокойство за мое душевное здоровье».
Письмо, «звучавшее на редкость мещански», произвело на князя неприятное впечатление. Он решил развестись с Ксенией. К тому же он встретил очередную «несравненную», теперь англичанку, и опять в Биаррице. Снова вспомнилась давняя история в том же Биаррице, когда он так же был безумно влюблен. Но «косность» и «пошлость» мира помещала тогда порвать с Ксенией.
В результате он потерял ту, потерю которой переживал сильнее, чем «даже гибель Императорской России». Теперь же он вознамерился действовать решительней.
Его новая «дама сердца» была значительно моложе русского обожателя. Ей двадцать пять, ему «хорошо за пятьдесят», она разведена, он семейный мужчина. Дама была достаточно состоятельной, а ухаживания русского аристократа произвели впечатление. Он был уверен, что «можно покорить любую женщину».
Эту теорию проверил на практике. «Я ухаживал за ней три года и исколесил всю Европу. И добился успеха». Дочь Альбиона в конце концов сказала, что готова к браку. Александр Михайлович был счастлив и сразу же встретился с Ксенией, чтобы, как он считал, решить все формальности. Однако на этом пути его ждал тяжелый удар.
«Сдав без боя свое счастье в 1907-м, я был намерен бороться за него сейчас… Объяснение наше было болезненным и бесполезным. Как я и ожидал, она приняла все совершенно спокойно. Бровью не повела».
Такая безмятежность не сулила ничего хорошего, что вскоре и обнаружилось. Ксения Александровна не спорила со своим непутевым мужем и по окончании его монолога сказала, что готова для Сандро пожертвовать всем, а затем улыбнулась и уронила, что «надо спросить у духовника».