Романс для вора

Роман направился к холодильнику, и Шнырь, путаясь под ногами, последовал за ним. Достав банку «Вискаса», Роман содрал с нее крышку и вывалил содержимое в алюминиевую миску, которую привез с концерта, проходившего на территории одного из исправительных учреждений.

Миску подарил ему старый зэк, который сказал, что она фартовая, и Роман, рассыпавшись в благодарностях, бережно засунул ее в дорогой гастрольный баул. Однако, приехав домой, он рассудил, что такого фарта ему и даром не надо, и из миски с тех пор стал жрать Шнырь.

Какое имя — такая и посуда.

Засунув два куска белого хлеба в тостер, Роман включил кофеварку и стал неторопливо вытираться, рассеянно оглядывая свое богатое пристанище.

У стены стояла трехметровая открытая вешалка, на которой теснились рубашки, футболки и разнообразные порты. На другой вешалке, покороче, можно было найти десяток костюмов на все случаи жизни, а рядом с ней, на бюсте Льва Толстого, стоявшем на высокой стеклянной тумбе, красовался черный кружевной бюстгальтер, размер которого заставлял глубоко задуматься.

У другой стены стоял двухметровый плазменный телевизор, по бокам которого высились колонки домашнего кинотеатра, третью стену целиком занимал книжный стеллаж, забитый шедеврами мировой литературы вперемешку с современными бестселлерами типа «Знахаря» или «Акулы», а в углу помещалась полноразмерная статуя «Писающий мальчик».

Мальчику было лет сорок, и в том, что он именно писал, уверенности не было, но то, за что он держался правой мускулистой рукой, внушало уважение. Тем не менее на постаменте было написано, что это именно мальчик, и что он именно писает.

Роман усмехнулся и сказал Шнырю:

— Тот, кто скажет, что это девочка, может бросить в меня камень.

После этого, бросив полотенце на развороченную постель, Роман уселся завтракать. От холодильника доносилось чавканье, которое не могла заглушить даже музыка Led Zeppelin, и Роман, покосившись на кота, сказал:

— Ну и манеры у вас, сударь!

Шнырь и ухом не повел.

Роман вздохнул и налил себе кофе.

Как раз в этот момент тостер лязгнул и выбросил два куска подгоревшего хлеба. Чертыхнувшись, Роман выбросил испорченные тосты в ведро и стал намазывать масло на обыкновенный честный белый хлеб. Потом он положил сверху обыкновенный честный кусок белой рыбы толщиной в два пальца и, вздохнув, откусил солидный кусок.

Закончив завтрак, Роман посмотрел на Шныря и сказал:

— Эх, умел бы ты мыть посуду…

Шнырь в это время намывался, замахиваясь лапой через ухо, и Роман добавил: