Романс о великих снегах

Именно в такую водяную круговерть попал Артемидий тот весёлый, в тот памятный год. Неустрашимый, дерзкий, до умопомрачения влюбленный парень отважился дурную эту реку перейти на хрупком хлипком шитике. Другого под рукой не оказалось, а время не ждёт. Единственно, что сделал он – троекратно очурался на берегу, негромко, но твёрдо повторяя: «чур меня, чур меня, чур!» Может быть, это ему хоть немного да помогло. На своей горемычной скорлупке, которая хрустела со всех сторон, терзаемая диким водопольем, другому человеку и до стремнины реки не дойти бы. А вот Артемидий дошёл. А потом закружила стремнина, взяла в оборот, стала похохатывать как ведьма, в глаза плевать. Потом налетели с боков какие-то брёвна, захрюкали, как жирные тупые кабаны-секачи, наседая на лодочку – в щепки посекли и раздавили.

«Хана!» – подумал Артемидий и вдруг заметил церковь на высоком берегу – краем глаза успел ухватить. И тогда в воспалённом сознании парня, воспитанного в семье старообрядцев, зазвучала молитва о спасении души и загорелась крепкая уверенность: он по воде сейчас пешком пойдёт. Непременно пойдёт, и обликом, и духом своим напоминая святого Петра Священном писании: «Господи! Если это Ты, повели мне придти к тебе по воде!»

И Господь повелел.

И пришёл Артемидий на берег. Только пришёл – почти старик. Седой от страха сделался.

– Ох, и дурной же ты парень! – изумился тогда бывший плотник, христов работник. – А если бы утоп?

– А мне уж было всё равно – или я женюсь, или утоплюсь! – признался Артемидий.

– А как же ты узнал про поднебесники?

– Так вы же сами на покосе проговорились тогда у костра. – Ну, молодец, молодец! Дочка моя аж прослезилась, когда увидела…

Свадьбу сыграли они той же весной. Артемидий, хотя стал седой словно старик, но молод и очень силён оставался ещё много лет, и ребятишек у них, слава Богу, больше всех родилось в том селе, где они всю жизнь прожили душа в душу.

Бывший плотник, христов работник, успел себя порадовать внуками, которыми он был обвешан, «словно дремучий дуб златыми желудями» – это он говорил им слова из какой-то сказки собственной закваски. Детишки с полуслова понимали, о чём шумит-гремит могучий дедушка-дуб, иногда изображающий грозу, которую он любит в начале мая. Или вдруг этот дедушка-дуб начинал осыпаться, поскольку на дворе уже – унылая пора, очей очарованье…

Сердцем чуя, что такая горькая пора не за горами, бывший плотник, христов работник, выстрогал себе хорошую ладью, на которой собрался в мир иной – по рекам подземным, впадающим в небо, так он пытался внукам растолковать своё последнее отплытие. Бывший плотник, христов работник, был человеком оригинальным. Крепко-накрепко он наказал Артемидию сделать так, как задумано.

Гроб-ладью заколотили крышкой, совершили нехитрый молебен и рано утром, чтоб никто не видел, спустили к берегу и, перекрестясь, отправили вниз по течению. А поскольку днище гробовой ладьи было предусмотрительно продырявлено и оббито листами железа – туманная ладья на утренней заре стала тихо-тихо погружаться в воду, в мир иной, где протекают подземные реки, широкие устья которых вливаются в небесную лазурь.

* * *

Детишки, подрастая, страсть как любили послушать седого отца. Рассказы были самые разные – о том, куда уплыл и когда вернётся их любимый дедушка. Были сказки о тайге, о зверях, о рыбах. Но больше всего детвору занимали почему-то поднебесники.

– Тятя, – расспрашивали те, кто постарше, – а может, наш дедушка уплыл за цветами? За поднебесниками? Ты же плавал за ними? Ты же, тятя, чуть не утонул, мамка рассказывала.

– Было дело, ребята, быльём поросло. – А зачем ты по реке пошёл в такую пору?

– Ума не накопил ещё, – отец смеялся, – вот и попёрся, дурень.

– Нет, ну, правда. Ты же мог переждать.

Седой Артемидий становился непривычно серьёзен. – Нельзя было, ребятушки. В том-то и дело.

– А почему?

– Поднебесники были со мною. Вот здесь. – Он показал на пазуху. – Ваша мамка хотела, чтоб я принёс ей на свадьбу. А иначе, говорит, и знать не знаю, как тебя звать. Ну, вот и пришлось постараться. А поднебесники, они такие, что если их от неба оторвать и долго держать без земли… – Седой Артемидий вздыхал, вспоминая молодое приключение. Долго смотрел куда-то в заоблачные дали, где скрывались голубоватые горы.

– Тятя! Тятя! – Его дёргали со всех сторон. – Ну, и что там дальше-то? Рассказывай.

– А что дальше? Я принёс, как обещал. А как же? Иначе и свадьбы-то не было бы. И вас бы тоже не было. Мамка такая у нас. Сказала, как отрезала. Башку петуху.

Ребятишки хихикали.

– И где же теперь поднебесники?

– Здесь. – Седой отец руками разводил. – В этой горнице. – Где? – Ребятишки смотрели на подоконники. – Вот это?

Или это?

– Это герань, сынок. А это, дочка, роза. А это кактус – зелёный ёжик, колючий ножик.

В горнице недоумение.

– А где поднебесники?

– Сейчас покажу. Только нужно для этого хорошенечко поработать.