Романсеро

В ларчике имелись перлы,

Нить жемчужин, что Атоссе

Подарил Смердис поддельный,-

Жемчуг был ведь настоящий!

И веселый победитель

Отдал их Таис, прекрасной

Танцовщице из Коринфа.

Та, украсив жемчугами

Волосы, их, как вакханка,

Распустила в ночь пожара,

В Персеполисе танцуя,

И швырнула в царский замок

Факел свой -- и с громким треском

Яростно взметнулось пламя

Карнавальным фейерверком.

После гибели Таис,

Что скончалась в Вавилоне

От болезни вавилонской,

Перлы были в зале биржи

Пущены с аукциона,-

И купил их жрец мемфисский

И увез их в свой Египет,

Где они явились позже

В шифоньерке Клеопатры,

Что толкла прекрасный жемчуг

И, с вином смешав, глотала,

Чтоб Антония дурачить.

А с последним Омаядом

Перлы прибыли в Гренаду

И блистали на тюрбане

Кордуанского калифа.

Третий Абдергам украсил

Ими панцирь на турнире,

Где пронзил он тридцать броней

И Зюлеймы юной сердце.

Но с паденьем царства мавров

Перешли и эти перлы

Во владенье христиан,

Властелинов двух Кастилии,

Католических величеств,-

И испанских государынь

Украшали на турнирах,

На придворных играх, в цирке,

На больших аутодафе,

Где величества с балконов

Наслаждались ароматом

Старых жареных евреев.

Правнук черта Мендицабель

Заложил потом все перлы

Для покрытья дефицита

В государственных финансах.

В Тюильри, в дворцовых залах,

Вновь на свет они явились

И сверкали там на шее

Баронессы Соломон.

Вот судьба прекрасных перлов!

Ларчик меньше приключений

Испытал, -- его оставил

Юный Александр себе,

И в него сложил он песни

Бесподобного Гомера,

Своего любимца. На ночь

Ставил он у изголовья

Этот ларчик, и оттуда,

Чуть задремлет царь, вставали,

В сон проскальзывали тихо

Образы героев светлых.

Век иной -- иные птицы

Ах, и я любил когда-то

Эти песни о деяньях

Одиссея и Пелида,

И в душе моей, как солнце,

Рдели золото и пурпур"

Виноград вплетен был в кудри,

И, ликуя, пели трубы.

Смолкни, память! Колесница

Триумфальная разбита,

А пантеры упряжные

Передохли все, как девы,

Что под цитры и кимвалы

В пляске шли за мной; и сам я

Извиваюсь в адских муках,

Лежа в прахе. Смолкни, память!

Смолкни, память!.. Речь вели

Мы о ларчике царевом,

И такая мысль пришла мне:

Будь моим подобный ларчик,-

Не заставь меня финансы

Обратить его в монету,-

Я бы запер в этот ларчик

Золотые песни рабби

Иегуды бен Галеви -

Гимны радости, газеллы,

Песни скорби, путевые

Впечатленья пилигрима -

Дал бы лучшему цофару

На пергаменте чистейшем

Их списать, и положил бы

Рукопись в чудесный ларчик,

И держал бы этот ларчик

На столе перед кроватью,

Чтоб могли дивиться гости

Блеску маленькой шкатулки,

Превосходным Барельефам,

Мелким, но таким прекрасным,

Инкрустациям чудесным

Из огромных самоцветов.

Я б гостям с улмбкой молвил:

"Это что ! -- Лишь оболочка

Лучшего из всех сокровищ:

Там сияют -бриллианты,

Отражающие небо,

Там рубины пламенеют

Кровью трепетного сердца,

Там смарагд обетованья,

Непорочные лазури,

Перлы, краше дивных перлов,

Принесенных Лже-Смердисом

В дар пленительной Атоссе,

Бывших лучшим украшеньем

Высшей знати в этом мире,

Обегаемом луною:

И Таис, и Клеопатры,

И жрецов, и грозных мавров,

И испанских государынь,

И самой высокочтимой

Баронессы Соломон.

Те прославленные перлы -

Только сгустки бледной слизи,

Выделенья жалких устриц,

Тупо прозябавших в море.

Мною ж собранные перлы

Рождены душой прекрасной,

Светлым духом, чьи глубины

Глубже бездны океана,

Ибо эти перлы -- слезы

Иегуды бен Галеви,-

Ими горько он оплакал

Гибель Иерусалима.

И связал он перлы-слезы

Золотою ниткой рифмы,

В ювелирно стихотворства

Сделал песней драгоценной.

И доныне эта песня,

Этот плач великой скорби

Из рассеянных по свету

Авраамовых шатров

Горько льется в месяц аба,

В день девятый -- в годовщину

Гибели Иерусалима,

Уничтоженного Титом.

Эта песня -- гимн сионский

Иегуды бен Галеви,

Плач предсмертный над священным

Пеплом Иерусалима.

В покаянной власянице,

Босоногий, там сидел он

На поверженной колонне;

И густой седою чащей

Волосы на грудь спадали,

Фантастично оттеняя

Бледный, скорбный лик поэта

С вдохновенными очами.

Так сидел он там и пел,

Словно древний ясновидец,-

И казалось, из могилы

Встал пророк Иеремия.

И в руинах смолкли птицы,

Слыша вопли дикой скорби,

Даже коршуны, приблизясь,

Им внимали с состраданьем.

Вдруг, на стременах качаясь,

Мимо, на коне огромном,

Дикий сарацин промчался,

Белое копье колебля,-

И, метнув оружье смерти

В грудь несчастного поэта,

Ускакал быстрее ветра,

Словно призрак окрыленный.

Кровь певца текла спокойно,

И спокойно песню скорби

Он допел, и был предсмертный

Вздох его: "Иерусалим!"

Молвит старое сказанье,

Что жестокий сарацин

Был не человек преступный,

А переодетый ангел,

Посланный на землю небом,

Чтоб унесть любимца бога

Из юдоли слез, без муки

Взять его в страну блаженных.

В небе был он удостоен

Крайне лестного приема,-

Это был сюрприз небесный,

Драгоценный для поэта.

Хоры ангелов навстречу

Вышли с музыкой и пеньем,

И в торжественном их гимне

Он узнал свою же песню -

Брачный гимн синагогальный,

Гимн субботний Гименею,

Строй ликующих мелодий,

Всем знакомых, -- что за звуки!

Ангелы трубили в трубы,

Ангелы на скрипках пели,

Ликовали на виолах,

Били в бубны и кимвалы.

И в лазурных безднах неба

Так приветливо звенело,

Так приветливо звучало:

"Лехо дауди ликрас калле!"1

------------------