Романсеро

Тот, что Мексикой зовется.

В замок отнеси .меня,

Что властитель Монтесума

Столь радушно предоставил

Для своих гостей-испанцев.

Но не только кров и пищу -

В изобилии великом

Дал король бродягам пришлым

Драгоценные подарки,

Золотые украшенья

Хитроумного чекана, -

Все твердило, что монарх

Благосклонен и приветлив.

Он, язычник закоснелый,

Слеп и не цивилизован,

Чтил еще и честь и верность,

Долг святой гостеприимства.

Как-то празднество устроить

В честь его решили гости.

Он, нимало не колеблясь,

Дал согласие явиться

И со всей своею свитой

Прибыл, не страшась измены,

В замок, отданный гостям;

Встретили его фанфары.

Пьесы, что в тот день давалась,

Я названия не знаю,

Может быть -- "Испанца верность"

Автор -- дон Фернандо Кортес.

По условленному знаку

Вдруг на короля напали.

Связан был он и оставлен

У испанцев как заложник.

Но он умер -- и тогда

Сразу прорвалась плотина,

Что авантюристов дерзких

От народа защищала.

Поднялся прибой ужасный.

Словно бурный океан,

Цридивдли ближе, ближе

Гневные людские водны.

Но хотя испанцы храбро

Отражали каждый натиск,

Все-таки подвергся замок

Изнурительной осаде.

После смерти Монтесумы

Кончился подвоз припасов;

Рацион их стал короче,

Лица сделались длиннее.

И сыны страны испанской,

Постно глядя друг на друга,

Вспоминали с тяжким вздохом

Христианскую отчизну,

Вспоминали край родной,

Где звонят в церквах смиренно

И несется мирный запах

Вкусной оллеа-потриды,

Подрумяненной, с горошком,

Меж которым так лукаво

Прячутся, шипя тихонько,

С тонким чесноком колбаски.

Созван был совет военный,

И решили отступить:

На другой же день с рассветом

Войско все покинет город.

Раньше хитростью проникнуть

Удалось туда испанцам.

Не предвидел умный Кортес

Всех препятствий к возвращенью.

Город Мехико стоит

Среди озера большого;

Посредине укреплен

Остров гордою твердыней.

Чтобы на берег попасть,

Есть плоты, суда, паромы

И мосты на мощных сваях;

Вброд по островкам проходят.

До зари во мгле рассветной

Поднялись в поход испанцы.

Сбор не били барабаны,

Трубы не трубили зорю,

Чтоб хозяев не будить

От предутренней дремоты...

(Сотня тысяч мексиканцев

Крепкий замок осаждала.)

Но испанец счет составил,

Не спросись своих хозяев;

В этот день гораздо раньше

Были на ногах индейцы.

На мостах и на паромах,

Возле переправ они

С угощеньем провожали

Дорогих гостей в дорогу.

На мостах, плотах и гатях

Гайда! -- было пированье.

Там текла ручьями кровь,

Смело бражники сражались -

Все дрались лицом к лицу,

И нагая грудь индейца

Сохраняла отпечаток

Вражьих панцирей узорных.

Там друг друга в страшной схватке

Люди резали, душили.

Медленно поток катился

По мостам, плотам и гатям.

Мексиканцы дико выли;

Молча бились все испанцы,

Шаг за шагом очищая

Путь к спасению себе.

Но в таких проходах тесных

Нынче не решает боя

Тактика Европы старой,-

Кони, шлемы, огнеметы.

Многие испанцы также

Золото несли с собою,

Что награбили недавно...

Бремя желтое, увы,

Было в битве лишь помехой;

Этот дьявольский металл

В бездну влек не только душу,

Но и тело в равной мере.

Стаей барок и челнов

Озеро меж тем покрылось;

Тучи стрел неслись оттуда

На мосты, плоты и гати.

Правда, и в своих же братьев

Попадали мексиканцы,

Но сражали также многих

Благороднейших идальго.

На мосту четвертом пал

Кавалер Гастон, который

Знамя нес с изображеньем

Пресвятой Марии-девы.

В знамя это попадали

Стрелы мексиканцев часто;

Шесть из этих стрел остались

Прямо в сердце у Мадонны,

Как мечи златые в сердце

Богоматери скорбящей

На иконах, выносимых

В пятницу страстной недели.

Дон Гастон перед кончиной

Знамя передал Гонсальво,

Но и он, сражен стрелою,

Вскоре пал. В тот самый миг

Принял дорогое знамя

Кортес, и в седле высоком

Он держал его, покуда

К вечеру не смолкла битва.

Сотни полторы испанцев

В этот день убито было;

Восемьдесят их живыми

К мексиканцам в плен попало.

Многие, уйдя от плена,

Умерли от ран позднее.

Боевых коней с десяток

Увезли с собой индейцы.

На закате лишь достигли

Кортес и его отряды

Твердой почвы -- побережья

С чахлой рощей ив плакучих.

II

Страшный день прошел. Настала

Бредовая ночь триумфа;

Тысячи огней победных

Запылали в Мехико.

Тысячи огней победных,

Факелов, костров смолистых

Ярким светом озаряют

Капища богов, палаты.

И превосходящий все

Храм огромный Вицлипуцли

Что из кирпича построен

И напоминает храмы

Вавилона и Египта -

Дикие сооруженья,

Как их пишет на картинах

Англичанин Генри Мартин.

Да, узнать легко их. Эти

Лестницы так широки,

Что по ним свободно всходит

Много тысяч мексиканцев.

А на ступенях пируют

Кучки воинов свирепых

В опьяненье от победы

И от пальмового хмеля.

Эти лестницы выводят

Через несколько уступов

В высоту, на кровлю храма

С балюстрадою резною.

Там на троне восседает

Сам великий Вицлипуцли,

Кровожадный бог сражений.

Это -- злобный людоед,

Но он с виду так потешен,

Так затейлив и ребячлив,

Что, внушая страх, невольно

Заставляет нас смеяться...

И невольно вспоминаешь

Сразу два изображенья:

Базельскую "Пляску смерти"

И брюссельский Меннкен-Писс.

Справа от него миряне,

Слева -- все попы толпятся;

В пестрых перьях, как в тиарах,

Щеголяет нынче клир.

А на ступенях алтарных

Старичок сидит столетний,

Безволосый, безбородый;

Он в кроваво-красной куртке.

Это -- жрец верховный бога.

Точит Он с улыбкой ножик,

Искоса порою глядя

На владыку своего.