Романтические эссе

Трудно сказать, возвращает ли этот рассказ к переживаниям раннего детства или он отражает тот тип переживаний, который и сейчас свойствен Ш., сидящему передо мной. Возможен и тот и другой ответ, и было бы бесплодным ломать голову и раздумывать об этом.

Одно несомненно: такой диффузный синестезический тип переживаний, который, как это считают неврологи, у каждого взрослого человека характерен только для наиболее примитивных «протопатических» форм чувствительности, сохраняется у Ш. и дальше и относится едва ли не ко всем формам его ощущений. Вот почему трудно найти границу, которая отделяет у него одни ощущения от других, ощущения — от переживаний.

«…Мне было лет 10–11, и я укачивал сестру… Нас было много детей, я был второй — и я укачивал маленьких… Я пропел уже все песни, петь нужно сильно, нужен туман для сна. Но почему она долго не может заснуть?.. Я закрываю глаза и пробую почувствовать, почему она не засыпает. Наконец, догадываюсь… Может быть, это тоже «а жук»?… Я снял полотенце и завязал ей глаза… Она уснула» (опыт 16/Х 1934 г.).

Едва ли всё, что нас особенно интересует, есть в этом отрывке… И синестезическое «петь нужно сильно, нужен туман для сна», и детские диффузные переживания страхов, и попытки проникнуть в переживания другого, закрыв глаза и представляя причины, которые другого тревожат (к этому мы еще вернемся дальше). И все это — если верить Ш. — у мальчика 10–11 лет.

Нет, не только у мальчика… Все это осталось и сейчас, в сознании взрослого Ш. — сколько мы можем найти синестезических ощущений и диффузных переживаний, если разберемся в том, что так часто встречается в его восприятии и что характерно для его сознания. Вот только несколько примеров.

«Вот раздался звонок… прокатился кругляшок перед глазами — пальцы ощутили что-то такое неровное, как веревка, а затем — вкус соленой воды… и что-то белое…»

Здесь всё: звонок вызывает непосредственный зрительный образ. Он имеет тактильные свойства, белый цвет, он соленый на вкус. Эти синестезии сохраняются во всех ощущениях, во всех переживаниях внешнего мира.

«…Я сижу в ресторане — и музыка… Вы знаете, для чего музыка? При ней всё изменяет свой вкус… И если подобрать ее как нужно, все становится вкусным… Наверное, те, кто работает в ресторанах, хорошо знают это…»

И еще:

«…Я всегда испытываю такие ощущения… Сесть на трамвай. Я испытываю на зубах его лязг… Вот я подошел купить мороженое, чтобы сидеть, есть и не слышать этого лязга. Я подошел к мороженщице, спросил, что у нее есть.

«Пломбир!» Она ответила таким голосом, что целый ворох углей, черного шлака выскочил у нее изо рта, — и я уже не мог купить мороженое, потому что она так ответила… И вот еще: когда я ем, я плохо воспринимаю, когда читаю, вкус пищи глушит смысл…» (опыт 22/V 1939 г.).

«…Я выбираю блюда по звуку. Смешно сказать, что майонез — очень вкусно, но «з» портит вкус… «з» — несимпатичный звук…»

«Я долго не мог есть рябчиков, ведь «рябчик» — это что-то прыгающее. И если плохо написано в меню, я уже не могу есть… блюдо кажется мне такое замызганное…»

«Вот что со мною было… Я прихожу в столовую… Мне говорят, хотите коржиков, а дают булочки… Нет, это не коржики… «Коржики» — «р» и «ж» — они такие твердые, хрустящие, колючие…»