Романтические эссе

«Место для госпиталя прекрасное: на несколько километров вокруг видны небольшие возвышенности, покрытые сплошным хвойным лесом, а частью и лиственным лесом, а среди лесного массива выступают то там, то здесь большие озера! Есть что посмотреть, есть чем позаняться и отдохнуть. Всё тут же, среди разбросанных в хвойном лесу нескольких зданий-корпусов; слева и справа от корпусов — два большущих озера, где можно заниматься рыбной ловлей, ловлей раков и ловлей птиц… прогулки на лодках по озеру; прекрасная купальня, статуи и в воде, и на суше, клумбы с цветами, цветы; порханье лесных птиц, бесконечный их гомон; прогулки за грибами, ягодами, различные игры на воздухе, танцевальная площадка, клуб, кино! Только отдыхай и развлекайся, да набирайся сил и здоровья!..»

И вот еще одно более позднее описание:

«Санаторий «Пумпури» находится совсем близко от моря, и всплеск морских волн при порывистом ветре подчас, кажется, заплеснет здание, когда ветер дует с моря. Утром 10 июня я вошел в санаторий, где меня дружески приняли, провели нужную запись, врачебный осмотр, назначения врача, а потом включился в санаторную жизнь.

И вот я живу здесь. Санаторий мне понравился: недалеко от здания видишь песчаный берег моря, которое без конца волнуется от небольшого ветерка! Кажется, кругом не заметишь ни одной пылинки. Воздух чист и прозрачен. Сквозь облака видишь солнышко, но оно не жжет так сильно лицо или кожу, как жжет далеко, где-нибудь на суше. И как только я приехал в санаторий, я не ощущал ни жары, ни холода, что мне очень понравилось…»

Образы прошлого всплывали во всей их яркости, со всеми подробностями, только поэтому он и смог написать свой дневник…

Но когда он пытался вызвать их намеренно, самостоятельно вспомнить что-нибудь — это не удавалось ему.

Сначала это было совсем трудно: ему называют предмет, а он не может сразу же увидеть его образ. А за образом, который всплывал с таким трудом, не вспоминалось всё, что раньше было связано с ним такими прочными нитями.

«Назовет мне профессор слово «кошка» там или «собака», просит меня: «Ну-ка, Лева, представь-ка себе собаку с глазами, с ушами. Представишь?» Но я не могу представить ни кошки, ни собаки, ни любое существо после этого ранения. Я знаю, что значит собака — видел их, но в глазах представить собаку не могу после ранения… Не знаю, как муху, как кошку нарисовать или представить, как лапы, как уши у кошки представить, — я не представляю…

Если же я хочу представить в своих глазах какой-нибудь «образ» с открытыми или закрытыми глазами, то мне не удается этого сделать, я не могу представить себе образ человека, или животного, или растений. Лишь иногда появляются какие-то чувства, которые несколько напоминают подобие образа, быстро исчезающего. А так я все время вижу перед глазами какие-то точки и тельца…

Я пытался вспомнить и представить себе лицо моей матери, лицо старшей сестры, лицо младшей сестры, но почему-то не мог, образ не вставал из памяти. Но когда я стал входить в комнату и увидел лица родных, то я сразу узнал и мать, и сестер. Они очень обрадовались моему приезду и стали обнимать и целовать меня со слезами, а я-то уж сам не мог целоваться, потому что забыл, как нужно целоваться, а мать плакала, прижав меня к себе. Она плакала и от счастья, что сын приехал, и от горя, что сын приехал с разбитой головой, а от другого сына нет ни слуха, ни духа с самого начала сорок первого года, как началась война. Потом начались разговоры и расспросы, как доехал, то се, а я пробую что-то отвечать, сказать, но у меня совсем ничего не получается. Язык что-то еще пробует мямлить непонятное. Я одно слово начну говорить, а еще нужных пять — десять слов никак не могу вспомнить…

Я не могу понять, как возникло дерево, из чего оно состоит, и всё, всё, к чему бы я ни дотронулся, — всё стало для меня таинственным и непонятным, я не могу что-нибудь придумать, о чем-нибудь догадаться, что-нибудь создать новое. Я стал совсем другим человеком, противоположным по сравнению с тем, каким был до этого страшного ранения».

Потом стало легче. Память как будто начала возвращаться, воспоминания прошлого стали богаче, красочнее, но весь мир по-прежнему оставался таким странным, невыразительным, разбитым на куски, то, что стояло за каждой вещью, за каждым впечатлением, по-прежнему оставалось забытым.

«До ранения я хорошо всё помнил, помнил, чему учился очень долго, всё легко понимал и осознавал, мог бы давать любые советы людям в любых направлениях! И вдруг после ранения я ничего не помню, ничего не знаю, на ходу всё забываю. Я без конца удивляюсь этому, когда приходят в мою голову такие мысли. И при виде учительницы (или учителя) всегда полуглупо улыбаюсь, думаю про себя: «Я это или не я? Сон это или не сон я вижу сейчас?»

Бессмысленно и беспомощно гляжу я на проходящую мимо меня жизнь сегодняшнюю.