Романтические эссе

Как это далеко от истины! Даже Свифт в своих путешествиях Гулливера, попавшего в страну Лапуту, высмеивал этих простецов. Они даже решили, что слова совсем не нужны: не проще ли выкинуть ярлыки и просто объясняться вещами? И носили с собою за спиной мешки — вынут нужную вещь и покажут.

Так ли это? Почему же иногда так трудно найти нужное слово? Почему поиски нужного слова могут стать такими же трудными, как поиски утерянных воспоминаний?

Вещь не проста. Она имеет много свойств. Бильярд похож на стол; его сукно похоже на зеленое поле; над ним — грифельная доска, в каждом углу и посредине — сетки… и по нему катятся шары, а стоит он посередине комнаты… А как найти нужное слово — «бильярд»? Не стол, не сукно, не поле, не сетки, не шары, а «бильярд»… И шары складываются пирамидкой… «Пирамидка»? А не «кучка»? Не «гнездо»? Не «тройка»?

Как из множества свойств выделить нужное, задержать всплывающие посторонние ассоциации, из тысячи связей выделить одну, только одну, нужную?

Припоминание слова — всегда выбор из многих возможностей, из многих альтернатив. В одних случаях нужная связь всплывает с большей вероятностью, появление других почти совсем невероятно. «Наступила зима, и на улице выпал… ну конечно, снег!» Вряд ли у кого возникнет другое слово. Здесь есть еще только две-три возможности, выбор еще прост. Ну, а в других случаях дело обстоит гораздо сложнее. «Я вышел на улицу, чтобы купить…» Что именно? Хлеба? Газету? Шляпу?.. Возможностей — тысячи, и найти нужное слово можно только, зная всю ситуацию. Здесь вероятность появления нужного слова неопределенна и только контекст подскажет, что следует выбрать из хранилища своей памяти…

А как сделать, если контекста совсем нет? Если человек должен просто найти нужное название?

Это вовсе не так просто, как кажется.

Вы входите в лабораторию и видите прибор. Вы знаете его назначение: он режет залитые в парафин кусочки препаратов на тончайшие срезы, ну так, как в хороших гастрономических магазинах режут ветчину, только в тысячи раз тоньше. Как назвать его? Вы знали это, вы роетесь в своей памяти… Что-то «микро…»! «Микроскоп»? «Манипулятор»? «Микрорез»? Нет, не то… Ах вот, «микротом»!

Вы идете в музей и хотите вспомнить фамилию грузинского художника, одного из основателей школы примитивистов… «Пассануар»? Нет… «Пиростон»? Нет… «Прангишвили»? Нет, тоже нет… Там что-то напоминало «огонь»… «Пиротехник»? Нет… что-то про тур-ков… «Осман»?… Но — ах вот оно: «Пиросман»! Конечно, «Пиросманишвили»! Наконец, слово найдено, и все остальные «слова-попутчики» исчезают.

Такие мучительные поиски у каждого из нас редки, мы ищем так только в тех случаях, когда слово у нас слабо закреплено или когда мы пытаемся найти нужную, но не очень прочно осевшую фамилию, ну вроде чеховского «Овсова», в которой что-то «лошадиное» может напомнить и «Коняшина», и «Оглоблева», и «Ямщикова»… В припоминании названий обычных предметов этого, как правило, не случается, названия очень прочно запечатлены, основной признак вещи, который и отражается в названии, выступает достаточно отчетливо. Ведь в слове «стол» с его корнем «стл» — настилать, постилать, настил — этот ведущий признак очень отчетливо выделяется из остальных, а в словах «часы», «пароход», «паровоз» он настолько ясно выступает, что название сразу всплывает с полной вероятностью и не нужно применять каких-нибудь усилий, чтобы выбрать его из тысячи возможных, сама вещь, с ее четким восприятием обеспечивает этот выбор.

А если мозг поврежден?.. Если повреждены те его отделы, которые обеспечивают анализ и синтез зрительно воспринимаемых предметов, выделяют существенные признаки, тормозят всплывание побочных ассоциаций? Что тогда?

И. П. Павлов, этот великий знаток тех законов, по которым работает кора головного мозга, говорил, что в нормальных условиях она подчиняется «закону силы»: сильные и существенные раздражители вызывают сильную реакцию, их следы прочнее удерживаются и легче всплывают, и только в состоянии истощения или сна действие этого закона нарушается: как сильные, так и слабые раздражения уравниваются, ответы на них становятся одинаковыми, они одинаково удерживаются, и их следы начинают всплывать с равной вероятностью.

Вспомните, какие странные ассоциации неожиданно приходят в голову, когда мы засыпаем, какая путаница возникает в это время в наших мыслях и как беспокоящие нас в таком состоянии вещи при полном пробуждении оказываются пустяками.

Патологический процесс вызывает в коре такое состояние, которое И. П. Павлов называл тормозным или фазовым. Работа пораженной коры теряет свою четкость, существенное начинает плохо отделяться от несущественного, признаки, которые явно выделялись из остальных, доминировали, перестают выступать, «уравниваются» с побочными, малосущественными, и выбор нужного признака и, конечно, нужного слова из числа всех возможных, которые теперь стали равновероятными, становится страшно затрудненным…