Романтические приключения Джона Кемпа

— Вы знаете, сеньор, — сказал он, — за что я здесь сижу? Только за то, что всадил нож в типа, который смел нагло говорить о моей подружке Кларе. И за такой пустяк этот поповский подлиза засадил меня в тюрьму. Но завтра я выйду — я мог бы и сегодня уйти, но я хочу выйти не под покровом темноты — я поеду в своей карете, за мной придут друзья… О-о! и я отправлюсь прямо к генерал-губернатору… я разоблачу этого мерзкого ирландца…

Этот человек был настоящим маньяком: битый час он говорил о том, как уничтожить О’Брайена. В конце коридора показалась длинная фигура.

— Пойдемте, — любезно произнес Саласар, — ужин ждет нас.

За столом уже сидел длинный штурман с "Темзы". Да, это несомненно был он. Его щеки так же, как тогда, когда он лежал в своей конуре на "Темзе", лоснились, как лакированные. Челюсти беззвучно двигались.

— Ага! — пробурчал он. — Все-таки вы туда поехали!

Саласар принялся меня угощать. Еду подавали на серебряных блюдах, лакей с салфеткой прислуживал нам. Мне было как-то не по себе: я не мог себе представить, что можно и чего нельзя было говорить при них. Кубинец был глуп до чрезвычайности; но, очевидно, искренно ненавидел О’Брайена. Но Николс…

Саласар болтал что-то о поваре, вывезенном из Парижа. Николс искоса взглянул на него и пробурчал по-английски:

— Все-таки поехали туда. А теперь он вас зацапал.

Я не ответил ничего, а он добавил:

— Я все про вас знаю.

— Очевидно, больше, чем я о вас, — ответил я.

Он вдруг вскочил и посмотрел за дверь. Потом сел и сказал:

— Я ничего не боюсь. Я в безопасности.

— Сеньор — мой друг, — проговорил по-испански Саласар. — Всякий, кто ненавидит этого дьявола, мне друг.

— Я ничего не боюсь, — повторил Николс. — Я слишком много знаю штук о нашем приятеле, господине разбойнике. — Он понизил голос: — Говорят, вас засадили за пиратство, а? — Его глаза испуганно бегали. — Скажите, за пиратство, а? И надолго, а? Что? Неужто жалко вам сказать? Ведь мы в один переплет попали! Я вам еще помогу!

Саласар нечаянно уронил серебряный кубок. Николс вздрогнул и так подскочил, что чуть не свалился. Он схватил бутылку с водкой и залпом выпил.

— Я не боюсь никакого черта! — сказал он.

— Тот человек в моих руках. Он меня не выдаст. Я уж знаю! Он все свалит на вас!

— Я не знаю, что он собирается делать, — ответил я.

Саласар внезапно наклонился ко мне.

— Не расскажет ли сеньор о героической смерти почтенного дона, если это не оживит опять горе сеньора?

— Да, горе мое было велико, — сказал я по-испански, косясь на Николса. — Я был родственником дона Бальтасара. О’Брайен боялся моего влияния на него. Дон Бальтасар погиб, защищая меня от руки о’брайеновских лугареньос.

— Ага! — крикнул Саласар. — Мы — братья по духу с вами! Нас ненавидят и любят те же люди… Что же было с вами потом?

— Я удрал потом. Когда я попал в Гавану, О’Брайен велел меня арестовать.

Саласар поднял обе руки. Величавые испанские жесты, как бы созданные для высоких, важных людей, у него выходили до смешного глупыми и комичными. Он произнес:

— Этот человек умрет. Он умрет. Завтра я отправлюсь к генерал-губернатору. Я раскрою ему махинации, приводящие честных людей в тюрьму. Мы все — братья…

— Вот и я говорю, — подмигнул мне Николс. — Все мы в один переплет попали… — Он продолжал по-английски. — Давайте перестанем прятаться. Давайте держать военный совет. О’Брайен ненавидит меня за то, что я не хотел стрелять в своих соотечественников. Он заставлял меня стрелять по их людям, а я не хотел… Кто сказал, что я стрелял по ним? Давайте мне сюда его! Про меня много что болтают! — Он все больше и больше хмелел и свирепо уставился на меня. — Что? Ты свои штуки брось, деточка! Посмей только выйти отсюда и разбалтывать всякую брехню! О’Брайен мой друг. Он меня не выдаст: я про него слишком много знаю! А ты — пират! Я знаю — это ты стрелял по английским лодкам. Меня не обманешь! Ей-богу я тебя выдам, я против тебя буду свидетельствовать!

Саласар все время что-то болтал, размахивая руками. Он тоже пил не переставая.

— В моих соотечественников! — орал Николс. — Да никогда! Правда, я убил офицера янки — Аллена, что ли, — убил своей рукой. Это другое дело! Со мной шутки плохи. Нет-с, сэр! И не пробуйте! У меня есть такие бумажки, за которые О’Брайена вздернут вмиг! Я их послал в Галифакс. Пусть только попробует! Он не смеет меня выдать!

Лакей вошел, чтоб поправить свечу. Николс в ужасе вскочил со стула и выхватил нож. Весь трясясь, с ножом в руке, он продолжал орать на меня:

— Ты брось свои штуки! Я больше глоток перерезал, чем ты в своей крохотной жизни девчонок перецеловал!

Саласар тоже выхватил огромный острый нож и, в исступлении целуя его, закричал:

— О, пусть этот поцелуй проникнет в ребра этой собаки! Братья! Мы любим друг друга! Выпьем за его смерть!

— Ты это дело брось! — продолжал Николс, обращаясь ко мне. — О’Брайен мне друг… Меня здесь прячут от старого идиота адмирала… Он уедет, а я — пожалуйте на свободу! Ты меня не запугивай! Меня не запугаешь!

Маленький кубинец рассмеялся:

— Ну да, совершенно ясно: О’Брайен должен умереть!